Книга Ветер сулит бурю - Уолтер Мэккин

Он слегка поразился той предприимчивости, которую проявил, чтобы воплотить эти мечты в действительность. И главное дело, все это оказалось сравнительно просто.

Началось с того, что как-то раз он прошел по окраине поселка к горе Фэйр-Хил и посмотрел, как разрушают там белые домики. Занимались этим жизнерадостные люди в комбинезонах, в перепачканных известкой башмаках, в кепках. На голых загорелых руках так и играли мускулы. Они врывались в домики и начинали рушить их, так что строения прямо у вас на глазах превращались в груду развалин, и стоило только появиться наружу почерневшей под крышей части стен, как побелка вдруг начинала казаться удивительно белой. В нос ударял вековой запах соломы и торфа — основных строительных материалов; домик сразу начинал казаться маленьким, и вы только диву давались, как это в нем могла жить целая семья.

И скоро они разрушили таким образом целый ряд домиков, и стерли их с лица земли, и раскидали беленные известкой камни на все четыре стороны, а на их месте поднялись, воздевая худые руки к небу, строительные леса, укрепленные в набитых камнями бочках. Окрестности огласились стрекотаньем паровой машины, установленной в маленькой бетономешалке, и громким говором, и добродушной руганью рабочих. И постоянно можно было видеть, как рабочие, усевшись на чем попало, расставив широко ноги, так что штаны туго натягивались на крепких задах, поедали куски хлеба с маслом, запивая их чаем, крепким и темным, как болотная вода. Чай они пили из высоких жестянок, почерневших и помятых оттого, что грели их где и как придется. А тем временем на месте развалин начали намечаться очертания новых домов. Будут они двухэтажные, строго утилитарные и ужасающе безобразные, но зато перед ними и позади них разобьют садики, а внутри будут настоящая уборная и маленькая кухня с настоящей плитой.

— Как ты думаешь, деда, — спросил как-то Мико, когда они стояли, наблюдая за строителями с тем удивительно приятным чувством, которое обычно испытываешь при виде людей, занятых работой, — как ты думаешь, если бы кто-нибудь, молодой парень например, задумал бы жениться и ему негде было бы жить, а он бы хотел жениться, мог бы он рассчитывать получить такой домик?

— Гм… — ответил дед. — Едва ли. Ведь жильцов из домов, которые идут на снос, надо куда-то девать. Правда, их временно где-то расселяют, но, когда стройку закончат, они вернутся обратно. Потому что раз они рыбаки, то им и надо жить поближе к морю, а не где-то в Богерморе.

— Вот оно что! — вздохнул Мико.

— Но и то правда, что вся жизнь наша одним мошенничеством держится, так что, может, и удалось бы кое-что устроить, если подойти к делу с правильного конца.

— Ну что ты! — сказал Мико.

— Милый человек, — сказал дед, — кто не знает, что горожане — это одно сплошное жулье. Иначе с чего бы так получалось, что мы на них работаем в поте лица, а они живут припеваючи в роскошных поместьях, которые понастроили себе на горах? И важные какие стали, прямо не подступись к ним, а стоит припугнуть их, что потеряют свои доходы, так они сразу иначе заговорят. Есть тут в городе несколько человек, что загребают большие капиталы нашими руками. Вот если бы пойти к ним да сказать, что, мол, хватит с нас, если вы ничего для меня не сделаете, я пойду к кому-нибудь другому, пусть теперь он Кладдах обирает. Может, они тогда что-нибудь и придумали бы.

— Да, — сказал Мико, — но, если бы все-таки… хоть таких чудес и не бывает… я бы, ну, то есть не я, а тот парень, который хочет жениться, получил бы здесь квартиру, не вышло бы так, что он перебил эту квартиру у кого-то, кому она по праву полагается?

— Да какого там черта! — сказал дед, сплюнув на кучу гравия. — Эти дома для рыбаков строят. А среди тех, кто их получит, будут и такие, что знают о рыбной ловле не больше, чем кошка о законном браке. Все их знакомство с рыбой ограничивается соленой селедкой, что они по пятницам едят. А скорее всего сами строители их и получат. Нисколько этому не удивлюсь. А потом кое-кто из тех рыбаков, что поживут в городе, бросят рыбную ловлю. Помяни мое слово. Так что уж если настоящему рыбаку нужен дом, так будет только справедливо, чтобы он его получил, и надо сделать для этого все возможное. Сходим-ка мы насчет этого к Папаше.

Итак, они пошли к Папаше.

К отставному, совсем изменившемуся Папаше.

Сильная проседь превратилась в седину. Костюм из твида висел на нем, как на вешалке. Он носил очки, чего никогда не позволял себе раньше. Но что поделаешь! Стал стариком, и отняли у него школу. Правда, похвалили, и сказали много пышных слов, и поднесли серебряное блюдо.

«А на кой мне серебряное блюдо? Что я буду делать на старости лет с серебряным блюдом?»

Забрали у него его школу и его мальчишек. С тем же успехом, пожалуй, могли бы и его заодно прирезать. Он теперь все время сидел дома: читал.

«Сколько книг еще надо успеть прочитать до смерти, на которые раньше никогда времени не хватало».

Ежедневно в двенадцать часов утра он надевал шляпу, и брал толстую трость, и выходил прогуляться на бульвар. Он беседовал с мальчишками и стыдил их, если они кидали камнями в кошек, или привязывали жестянки к собачьим хвостам, или стреляли хлебными катышками из духовых ружей по уличным фонарям, а то читал им в автобусе лекции о том, как они должны вежливо уступать места старикам и инвалидам. Иногда он заглядывал в школу. Нельзя сказать, чтобы ему там бывали теперь слишком рады. На смену ему появились новые, молодые учителя, и, естественно, они считали свои методы преподавания более современными.

Заходил он и к своим бывшим ученикам. Никто из них не забыл его. Для них он нисколько не состарился. В их глазах все еще можно было прочесть уважение, и от этого он сразу приосанился, и речь из-под нависших усов лилась свободнее.

Обратились за разрешением задачи к нему.

— Ну-ка, ну-ка! Кто сейчас в муниципалитете? Такой-то и такой-то? Ну, как же! Знаю его. Очень даже хорошо знаю. А еще? Как, ты говоришь, его зовут? Да. Я думаю, он