Книга Рыцарь-разбойник - Борис Вячеславович Конофальский

не промах. Он взял на себя все заботы по поместью, освободив кавалеру время для других, более важных дел.

– Вот, сто семь талеров, – объявил Ёган, закончив счет.

Кавалер стал сгребать один за другим столбики из монет к себе, пока не осталось три столбика. Два полных и один, в котором было семь монет.

– Это твое, – сказал он Ёгану. – И купи себе хорошую одежду, ты все-таки управляющий, мое лицо, а тебя от мужика не сразу отличишь.

– Это мне? – удивился Ёган, глядя на деньги.

– А что, мало? Ты сколько в год в мужиках зарабатывал?

– Шесть талеров, господин. Так я еще свободным был, а те мужики, что в крепости находились, и вовсе по четыре монеты в год имели, – вспоминал Ёган. – Так что это немало.

– Ты только одежду хорошую купи. Вроде той, в которую одевался управляющий в Рютте.

– Ну-у, вы вспомнили! – махнул управляющий рукой. – Тот сам почти господином был. А если я такую одежу куплю, так угваздаю ее. Денег жалко.

– Купи, говорю, – настаивал Волков. – Хоть в церковь станешь как человек ходить или ко мне за стол одеваться, а то сейчас тебя даже к столу не позвать. Госпожа тебя за столом в таком виде не потерпит.

Ёган сгреб деньги, спрятал их и сказал:

– Господин, может, мне детей сюда перевезти? Баба моя в монастырь ушла и оттуда не выходит, хворает, еле ходит, говорят. Дети у брата, вот я думаю, можно ли сюда их взять?

– Пока не бери, – ответил кавалер, собирая со стола деньги и пряча их в кошель. – Не ровен час их отсюда придется увозить, и увозить быстро. Погоди немного, поглядим, как все сложится. Ты лучше продавай все зерно, что осталось.

– Эх, жалко, – вздохнул в сердцах Ёган. – Столько денег уже потеряли на овсе, теперь еще и рожь за полцены отдавать.

– Продавай все подчистую.

– Да понял я, понял. Как пожелаете, господин.

Вечером, после ужина, когда жена пошла в спальню, Волков ждать тоже не стал. Когда он вошел, одна из девок дворовых помогала Элеоноре раздеваться. Жена разоблачилась, но, как прежде, рубаху нижнюю снимать не стала и легла сразу под перину, хоть в покоях было жарко.

– Вы, как я погляжу, больше ко мне не расположены? – спросил Волков, тоже раздеваясь.

– Так вы хворы все время, – с безразличием говорила госпожа Эшбахт.

– Больше не хвор я, – сказал он, скидывая колет.

– А теперь я приболела, кажется, – объявила жена и отвернулась от него, легла на бок. – Ничем вам сегодня не помогу.

– А мне помощь ваша и не нужна. – Волков залез на кровать, рывком откинул перину и развернул госпожу Эшбахт на спину.

– Оставьте меня! – заорала она зло. – Нет у меня к вам расположения!

Думала, что он отстанет, если на него крикнуть. Зря она так думала.

Волков задрал ей рубаху и сказал насмешливо:

– А мне и расположение ваше не нужно. Обойдусь и без него. Богом и вашими родственниками мне дано право на вас. И я это право возьму. Смиритесь.

Глаза ее в секунду наполнились слезами, она пыталась вырываться, сопротивляться, но тщетно: все, что могла женщина сделать, так это только плакать и говорить ему:

– Вы разбойник, раубриттер, немилы вы мне, ненавижу вас! Немилы вы мне! Не смейте меня касаться!

А он только ухмылялся. Вся ее семейка считала его разбойником, раубриттером. И пусть. Пусть графы и их избалованные дочери, пусть даже герцоги ему запрещают что-либо. Пусть тешат себя мыслью, что могут что-то ему запретить. Он их слушать не станет.

Он только сказал ей:

– Моя обязанность перед Богом быть судьей и хранителем Эшбахта. Ваша – рожать наследников. Извольте выполнять вашу обязанность, ибо это богоугодно.

Но, пока он брал Элеонору, она все рыдала и рыдала. Успокоиться не могла графская дочка, что не тот человек над нею сейчас. Не могла она смириться и с участью своею. Ну да ничего, ничего. Волков был солдатом всю жизнь, ему к бабьим слезам не привыкать.

* * *

Прибывший Сыч был грязен, грязнее обычного. Зарос щетиной до глаз, похудел, на левой скуле ссадина хорошая – видно, приложил кто-то.

Едва Волков его на дворе увидал, так понял: все. Началось.

И не ошибся. Они прошли в дом, сели за стол.

– Не ел со вчерашнего дня, – сказал Фриц Ламме, хватая кусок хлеба. – Как пообедал, так все, ни крошки во рту.

Он с удовольствием жевал хлеб, а Волков придвинул Сычу миску с остатками вкусной похлебки из жирного каплуна.

– Все выяснил, экселенц, – говорил Сыч, чавкая. – Значит, как я вам уже говорил, главным у них будет Пювер. Он капитан, гауптман по-нашему. Говорят, старик боевой. Бывалый. И наши места знает. Он на Мален уже ходил. Лет десять назад. Или не десять, не знаю, короче, был тут.

Волкова это не удивило. Так и должно было произойти: всегда выберут командира, который знаком с местностью.

– Значит, гауптман? – задумчиво переспросил кавалер. – Сколько людей собрали?

– Вот это никак не узнать, экселенц, – говорил Фриц Ламме, допивая из миски бульон похлебки. – Никак того не узнать, потому что каждая коммуна сама решает, сколько людей выделить. Рюммикон дает тридцать восемь человек, так это город. А деревня Флейшер, небольшая сама, обязалась поставить восьмерых. Не мог же я со своими людьми все деревни да села обежать. Да и подозрительно это было бы.

– Верно. Ладно, и так понятно, сколько их будет, – произнес Волков все так же задумчиво.

– Откуда же вам ясно? – удивился Сыч. – Как по мне, так совсем не ясно, сколько их припрется.

– Капитан – одна малая баталия, две большие роты или три маленькие. Четыреста или пятьсот человек, редко когда у капитана горцев солдат в баталии больше. Бывает, конечно, и больше, но это если других капитанов поубивали. Обычно четыреста с лишним.

– А у нас сколько? – сразу насторожился Сыч.

– Хорошо, если двести пятьдесят сейчас наберем, – ответил Волков.

– Так то мало, экселенц. – У Сыча даже лицо от нехорошего удивления вытянулось. – Как мы пятьсот человек одолеем, если у нас всего двести пятьдесят?

Волков не ответил, он был по-прежнему задумчив, а Сыч, пока господин его не спрашивал больше, пошел к Марии просить еще еды. А когда вернулся с тарелкой бобов, что служанка приготовила дворовым, кавалер его спросил:

– Ты главное узнал? Когда собираются?

– Узнал, – сказал Сыч и тут же исправился: – Ну, думаю, что узнал. Значит, они лодки наняли, а лодочникам велено быть на пристанях в Милликоне в четверг.

– В четверг? В Милликоне? – повторил кавалер и велел, обернувшись к Увальню, что валялся