Книга Цвет твоей крови - Александр Бушков

Оглянувшись, я уже не увидел Тропы – исчезла напрочь. Вокруг стояла покойная тишина, нарушавшаяся только беззаботным щебетанием мелких птах, солнце висело низко над лесом, и я от волнения не смог проделать самые примитивные вычисления, вспомнить с ходу, утреннее это солнце или вечернее.

Сел в траву, рядом с высоким кустом, временами лениво колыхавшимся под слабенькими порывами теплого ветерка. Легкий хмель от хорошего коньяка уже выветрился, и нельзя было терять попусту время, следовало в хорошем темпе и качественно проработать легенду – точнее, две, для немцев и для наших.

Проще всего оказалось с немецкой. При мне не было абсолютно ничего, свидетельствовавшего о принадлежности к Красной армии. Я представления не имел, как немцы относятся к гражданским, не вызывающим подозрений, задерживают ли и по какой методике допрашивают, если все же гребут. Но предстояло выдать себя за самого что ни на есть гражданского.

Родной город, где жили родители и Наташка, так и оставить родным. А в остальном надеть на себя, как пришедшуюся по размеру чужую шинель, кусочек биографии Наташки.

Это я заканчивал библиотечный техникум. Вот так вот лежала у меня душа к библиотечному делу. Парень я начитанный, о литературе поговорить смогу, в том числе и о немецкой классике. Здание техникума в старинном купеческом особняке и даже его коридоры я смогу описать очень точно – не раз поджидал у входа Наташку и несколько раз заходил внутрь. Библиотечное дело нехитрое. Когда у Наташки был месяц практики в детской библиотеке, я к ней заходил каждый день, долго там просиживал, насмотрелся, как она ищет карточки читателей, отмечает принесенные книги, записывает выданные – ничего сложного. А впрочем, вряд ли проверка будет столь уж скрупулезной – я так полагаю, немцев не интересует постановка библиотечного дела в Советском Союзе, как нас в комендатуре не интересовало немецкое…

Возраст двадцать два года, большеват для студента. Ну что же, я по призыву отслужил в Красной армии, рядовым стрелковой роты – обычный красноармеец, пеш-пехотинец, не обремененный знанием серьезных военных тайн, ножку тянул, по мишеням стрелял, строевые песни распевал… Простой карандаш.

А потом? А потом начались каникулы, и я поехал к тетке в Гомель. Там и встретил войну. Мой поезд попал под бомбежку, там в пиджаке остались все мои документы, и я, вместе с другими беженцами, пустился на восток. Часть маршрута можно позаимствовать из реальности. Вот, собственно, и все.

А вот над легендой для наших нужно подумать не в пример обстоятельнее, я же назову свое настоящее имя, место службы и все остальное. Путь из Минска до Оксаниной деревни нужно будет обрисовать так, как он и проходил в действительности, – совершенно нечего скрывать. Вот дальше придется напрячь соображаловку до предела, придумать убедительную историю, объясняющую, что со мной происходило в течение этих двух дней, что я делал, почему оказался… черт, пока что неизвестно, где именно я оказался, – ну, канва есть, подробности приложатся потом, по ходу дела…

Сначала обрисовался, высокопарно выражаясь, костяк, потом помаленьку стал обрастать плотью, пришла пора и для мелких подробностей. Когда легенда окончательно сформировалась, я ее старательно обдумал от начала и до финала, добавил подробностей, еще раз обдумал. Получалось вполне удобоваримо. А потому дальше рассиживаться здесь не стоило. Солнце высоко поднялось над лесом, уже не требовалось расчетов, чтобы точно определить, что оно утреннее. Прикинуть, что сейчас часов одиннадцать утра, и сориентироваться по сторонам света.

И я пошел на восток. Шел, и ни разу не встретилось никакого оставленного человеком мусора, ни нашего, ни немецкого. Ничто не говорило о войне, только однажды в безоблачном небе прошла тройка самолетов на юго-запад – но они летели слишком высоко, и нельзя было определить, наши это или немецкие. Правда, судя по скорости, это, безусловно, были не истребители – бомбардировщики или транспортники.

Потом впереди послышались отголоски звуков, они усиливались, крепли и, наконец, с уверенностью можно сказать, обернулись чем-то донельзя знакомым: шум движения по большой дороге. И машины, и телеги, и шагающие пешком люди…

Приободрившись, я ускорил шаг и вскоре увидел сквозь деревья то, что и ожидалось. А там, притаившись за одним из крайних деревьев, разглядел привычную для первых дней начала войны картину…

Довольно широкая проселочная дорога. Не сплошь забита невольными странниками, но движение довольно оживленное. А понаблюдав еще немного, я понял, что можно установить некую закономерность, присмотревшись и безошибочно определив, кто именно движется в какую сторону…

Была четкая закономерность!

Дорога пролегала с юго-запада на северо-восток, с отклонением, можно прикинуть, градусов в двадцать от оси координат – следовательно, смело можно сказать, что она шла с запада на восток. На восток тянулись исключительно гражданские: прошла полуторка, битком набитая детьми младшего пионерского возраста, еще одна, нагруженная какими-то мешками, без единого человека в кузове, только в кабине сидели двое гражданских. Понуро брели беженцы, навьюченные самой разнообразной поклажей (одна старушка тащила даже завернутую в тряпку кошку, а мужчина пожилых лет нес арифмометр без чехла). И ни одного военного – возможно, где-то западнее действовал сборный пункт. На обочине виднелись воронки от мелких авиабомб, какие с собой порой волокли «мессеры», некоторые люди опасливо смотрели в небо, но общей боязни воздушного налета я не отметил.

И наоборот. На запад прошагало воинское подразделение численностью не менее роты – шли не в ногу, но в строгом порядке, с шагавшими сбоку командирами, с винтовками. Следом ехали три зеленых военных повозки, нагруженные каким-то армейским имуществом. Колонна прошла недалеко от меня – лица у красноармейцев были угрюмые, сосредоточенные, но никакой растерянности я ни у кого не заметил.

Проехало в том же направлении несколько полуторок, окрашенных в защитный цвет, с обозначенными на дверцах армейскими номерами. Деловито пропылила «эмка» с пулевой пробоиной на правой стороне ветрового стекла – характерная дырка, от которой змеятся трещины, явно винтовочного происхождения. Наконец, что мне особенно понравилось, проехали три танка БТ, танковый взвод полного состава – запыленные машины, отнюдь не сверкавшие блеском стали, как в знаменитой довоенной песне.

Все увиденное придало мне бодрости и спокойствия – ничуть не походило на те дороги, по которым я прошел после того, как на минскую группу выскочили немецкие танки. Ни хаоса, ни паники, ни общей потерянности, порой перераставшей в безысходность. Явно где-то неподалеку какой-то командный пункт, откуда исходят четкие распоряжения, в том числе и по поддержанию порядка…

Какое-то время я двигался лесом на восток, параллельно дороге, – и наконец увидел то, что мне как нельзя более подходило…

На обочине стояла полуторка, недалеко от нее – пятеро в зеленых пограничных фуражках, с зелеными петлицами, заставившие меня чуточку размякнуть душой: погранцы! Старшина с наганом в кобуре на поясе смотрелся лет на сорок, его подчиненные были гораздо моложе, но тоже не выглядели первогодками. Трое с карабинами, а у одного, с одинокими ефрейторскими треугольничками на петлицах, висел на плече автомат ППД. Дорогу они не перегораживали – стояли на обочине аккуратной шеренгой, внимательно приглядываясь к беженцам, – конечно же, заслон. Их-то мне и нужно!