Книга Черные сказки - Олег Игоревич Кожин

поэтому ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы изба повернулась в твою сторону. Листья и ветви, выпавшие на дорогу, сжигали, а саму дорогу окуривали дымом. Одни говорили, что в избе похоронена Васняна, потому и звали ее моровой, а другие отвечали, что это чушь собачья. Но все сходились во мнении, что изба приоткрывает дверь в мир мертвых.

Изба никогда не останавливалась. Она проходила по деревне, спускалась в лощину и терялась среди деревьев. Мирон рассказывал, что та миновала леса и степи, болота и топи, двигалась вдоль рек и озер, пока, наконец, сделав круг, не возвращалась к деревне. Весь путь составлял ровно десять лет. Встреча с ней наградила его хромотой до конца дней.

Настя мечтательно произнесла:

– Вот бы попасть внутрь…

– С ума сошла? – Тишка покрутил пальцем у виска. – Сразу умрешь.

Глаза ее вдруг сверкнули, точно в них поселились молнии. Это завораживало.

– Лучше умереть, чем жить с этой ведьмой!

Настина мать покинула мир, давая ей жизнь, поэтому девочка жила у тетки, которая порола ее по любому поводу.

– Не говори так, – прошептал Юра.

Внезапно распахнулась задняя дверь Дома Блага, и ребята, как по команде, пригнулись к земле. Из благочестивой тьмы, хромая на одну ногу, вышел Мирон – дебелый мужчина средних лет, которого невозможно спутать с кем-либо.

Мирон не был священником, но носил длинную черную рясу. Едва завидев его шагающим по улице, васнянцы кричали приветствия. Он – не глава деревни, но уважаем каждым ее жителем. Голосу его доверяли, на мнение полагались, а совета ждали, как манны небесной. Ведал он то, что не всем известно.

В обеих руках Мирон нес мешки, в которые засунули нечто такое, что оставило бурые потеки. Ноша, видать, была нелегкой: мужчина весь аж сгорбился от тяжести. Он бросил мешки у низенького забора и вернулся в храм.

– За мной! – скомандовал Юра и кинулся вперед, не дав никому опомниться.

– Юрка, стой! – Брат, как всегда, опасался беды.

Ребята пролезли сквозь бурьян, ловко перемахнули через забор. В тот момент, когда Тишка, протестуя, подбегал ближе, Юра развернул один из мешков.

Оттуда тянуло смертью. Это был особый запах, который запросто въедается в память. Как-то раз Юра присутствовал при забое коровы. Она тоскливо мычала, поскальзываясь на крови. Говорят, коровы понимают, что их ведут на бойню, и начинают плакать. Тогда плакал только Юра, да и то лишь потому, что был совсем маленьким. Так вот, пахло там, как из этого мешка: убийством, насилием, кровопролитием. Горьким отчаянием и изнывающей безысходностью. Настя даже зажала нос.

В мешке находились окровавленные дымящиеся останки. Красная мясистая плоть лоснилась на солнце, отражая свет.

– О Васняна, что же это?.. – произнес Юра, отметив, что подкатившая к горлу тошнота готова явить съеденный завтрак.

Куски тела некого зверя переплелись между собой в чарующий узор, который хоть и вызывал рвотные спазмы, но не позволял отвести глаз. Вот осколок белой кости, выступающий из месива, как сломанная стрела. Вот цепочка кишок, похожих на крупные рубины, искрящиеся пурпуром в отсветах кострища. А вот чья-то отсеченная рука, растопырившая пальцы…

– Что это вы тут делаете? – спросил суровый голос за спиной.

Юрино сердце ухнуло вниз, он медленно оглянулся и увидел Мирона. Мгновение они изучали друг друга, а потом мальчик вдруг сорвался с места. Он понесся прочь, раздвигая руками высокую траву. Ребята тоже бросились наутек.

Глянув через плечо, он увидел, как Настя на секунду затормозила и, смеясь, непристойно задрала юбку. Эх, и получат же они сегодня! Особенно Настя, чья тетка только и ждала от нее очередного проступка, чтобы вновь как следует выпороть. Мирон частенько повторял: «Кто не наказывает своих детей, будет наказан сам», а Васняна в «Лепте» назидала: «Боль отворотит от скверных замышлений».

Юра спрятался у себя во дворе и время от времени выглядывал за ворота, проверяя, не гонится ли Мирон за ним.

До Явления оставалось четыре дня. Васнянцы готовились к этому как могли: одни доделывали погреба, где можно укрыться, другие читали заговоры, третьи вывешивали на заборах гобелены с обережной вышивкой. Кто-то, опасаясь проклятия, собирал урожай, пусть тот и не поспел, а кто-то возводил стены на загонах для скотины, чтобы моровая изба не навлекла поветрие. В эти темные деньки васнянцы, все с одинаково хмурыми лицами, выглядели так, будто болели.

Мирон однажды поведал, что в древности пращуры ставили над местом погребения небольшие домики, в которые клали еду и вещи для покойников. Но мертвецы не могли дотянуться до них из-под земли. Тогда подобные дома стали делать просторнее, а усопших – размещать в них. Сами же избушки приподнимали и устанавливали на сваи или пеньки, чтобы те не касались земли: народ веровал, что стоять на земле должны лишь дома, построенные для живых.

В такой же избе была похоронена Васняна.

Такая же изба однажды решила пойти. Юре страсть как хотелось увидеть это диво воочию, но было страшно: мало ли что моровая изба с ним сделает?

Как ни странно, вечером отец вернулся из Дома Блага и не завел разговора о случившемся. Значит, Мирон не выдал их. Это радовало, но все же человечья рука, лежавшая в мешке среди других останков, не покидала Юрины мысли. Он даже подумывал сам рассказать о ней, однако терпеливо молчал, ведь если бы отец узнал, что мальчишки самовольно проникли во двор храма, мигом высек бы обоих.

Тишка не видел никакой руки. По его словам, Мирон выбросил испортившееся мясо какой-то скотины. Но ведь оно не пахло гнилью и выглядело свежим…

Брат вдруг спросил:

– Почему мы называемся васнянцами, хотя должны бы зваться ради́вцами?

Это отвлекло Юру от мрачных размышлений:

– Ты же веришь в Васняну?

– Да.

– Значит, ты васнянец. Это как те, кто верует во Христа, зовутся христовцами.

– Христианами, – поправил отец.

После посещения храма он сама благопристойность. Степенный, уравновешенный, чинный. Точно ручей, который легко обходит препятствия, плавно спускается с пологих склонов и не спеша продолжает путь.

Как правило, отец наведывался в Дом Блага раз в пару недель. Однако если расстраивался или слишком уж засматривался на Настину тетку, то мог ходить и чаще. У тетки Гальки были большущие груди, которые, стоило ей пошевелиться, тоже приходили в движение. Когда в летнюю пору она копалась в огороде, а ее груди висели, точно зрелые плоды, отец посещал Дом Блага два раза в неделю. Если же платье намокало от пота и просвечивали соски – темные, словно спелая вишня, то отец бегал в Дом Блага чуть ли не каждый день. Мама таких форм не имела.

Отец работал в пекарне и гордился своей бородой, которую