Книга Мечта о Просвещении - Энтони Готтлиб

Поскольку философы подчеркивали слабость человеческого разума – постоянную тему в работе их героя Локка и двух собратьев по духу, Бейля и Юма, – в этом отношении было бы ошибочно прикреплять знакомый ярлык «Век разума» к периоду их расцвета. С точки зрения религиозных консерваторов, философы и их собратья отводили разуму слишком большое место, позволяя ему вторгаться на территорию веры. Они задавали сложные вопросы там, где не следует задавать никаких вопросов. Но, по их собственному мнению, философы стремились просто дойти до сути вопросов, казавшихся им разумными и необходимыми, и делать это с пониманием ограниченности человеческого разума. Следовательно более точным, хотя и менее ярким названием их времени было бы «Век попыток быть более разумными».

Объединяло философов отвращение к чрезмерному почтению традиций, интеллектуальной ортодоксальности, священных писаний или религиозных догм, поскольку все это оказалось препятствием для знаний и благополучия человечества. Одна из их кампаний, где Вольтер сыграл большую роль, заключалась в пропаганде прививки против оспы на том основании, что это, похоже, работало. Было много богословского противодействия этой новомодной медицинской практике. Утверждалось, что это вмешательство в Божий промысел и оно может сделать людей менее богобоязненными. В 1720-е гг. религиозные консерваторы во Франции, Великобритании и в колониях в Новой Англии утверждали, что людям полезно беспокоиться о том, что Бог может наказать их за грехи в любой момент, наслав на них оспу. Прививка была принята с большей готовностью в Англии, чем во Франции. Когда Вольтер утверждал, что с ее помощью можно спасти жизни тысяч французов, ему сказали: «Только атеист, сбитый с толку английской чепухой, может предположить, что наша нация должна понести верный урон в надежде на сомнительную выгоду»[813].

На самом деле научное обоснование прививок было не таким очевидным, как предполагал Вольтер. В отличие от вакцинации, которая в конечном итоге вытеснила ее, техника прививки несла значительный риск заражения людей, которые, вероятно, при прочих обстоятельствах не были бы подвержены этой болезни[814]. Среди представителей французской оппозиции к прививкам были уважаемые ученые, и их возражения были резонны. Но позиция Вольтера и философов тоже была убедительна: не дело богословов в цивилизованном обществе вмешиваться в медицину.

Хотя ведущие деятели французского Просвещения в целом разделяли приверженность новому мышлению, они расходились по многим конкретным вопросам. Немногие из них, вроде барона Гольбаха и Дидро в старости, были атеистами. Большинство же, как и Вольтер, верили в Бога. Их политические идеи существенно различались. Не было единства в отношении предпочтительной системы правления или согласованной политической программы – в действительности Вольтер не мог договориться о такой программе даже с самим собой. Некоторые философы были в восторге от распространения коммерции, другие полагали, что полезнее больше сил затрачивать на сельское хозяйство. Некоторые выступали за образование масс, тогда как другие не видели в этом смысла.

Разнообразие мнений среди мыслителей Просвещения значительно возрастает, если определение Просвещения включает не только философов и их единомышленников. Стало принято собирать всевозможных прогрессивных мыслителей из разных уголков мира в некое непонятное интеллектуальное движение. Типичная антология текстов «Просвещения» включает некоторых авторов, родившихся в конце 1500-х гг., и тех, кто был еще жив в 1830-х гг.[815] Эта раздутая концепция Просвещения ведет к ошибочным представлениям о мыслителях, имеющих к нему отношение. Если некоторых членов этой расширенной семьи можно осудить за какой-либо интеллектуальный порок или недостаток, тогда и все разросшееся племя можно несправедливо обвинить в соучастии.

«Раздутое Просвещение, – как выразился один историк, – может быть отождествлено со всей современностью, почти со всем, что подразумевается под западной цивилизацией, и поэтому его можно считать ответственным практически за все, что вызывает недовольство…»[816] Поскольку мы считаем себя детьми Просвещения, заманчиво возложить вину за различные беды на наших предполагаемых интеллектуальных родителей. Порой мы не гуманны? Это вина холодного рационализма Просвещения. В разные времена Просвещение признавали ответственным за террор в период Французской революции – несмотря на то что некоторым образом в нем был повинен Руссо, бывший главным врагом философов, – за фашизм, коммунизм, злоупотребления психиатрии, экономическую эксплуатацию, сексизм, вымирание видов, безумные утопические проекты, ухудшение состояния окружающей среды и многое другое. Общепризнанно, что ни одна из ключевых фигур Просвещения XVIII в. не защищала и не потворствовала подобным порокам (кроме сексизма); тем не менее утверждается, что просветители каким-то образом подготовили почву для них или оказали влияние на людей, которые делали все это[817].

Так, Исайя Берлин (1909–1997), влиятельный историк идей, предположил, что семена тоталитаризма могут быть найдены у некоторых философов. Хотя Берлин писал, что не может обвинить «ни одного мыслителя эпохи Просвещения… в том, что тот непосредственно повинен в авторитаризме, притеснениях и в конце концов в самом тоталитаризме»[818], он муссирует факт, что некоторые из «их более поздних интерпретаторов, в особенности… марксисты, но также [Огюст] Конт [1798–1857] … действительно способствовали чему-то в этом роде». Другими словами, если ваши идеи искажаются много десятилетий спустя людьми, которые якобы являются вашими последователями, то это отчасти ваша вина.

В дополнение к обвинению в том, что Просвещение по неосторожности породило идеи, которыми можно злоупотреблять, и предложило схемы, которые могут завести слишком далеко, его обвиняли в постановке целей, которые вряд ли будут достигнуты, и в поощрении оптимизма, который всегда наивен, так как ничто не идеально и что-то всегда может пойти не так. В одном письме Берлин признал достоинства философов: «…эти мыслители… эффективно атаковали суеверия и невежество, жестокость, тьму, догму, традиции, деспотизм всех видов, и за это я искренне их уважаю»[819]. Но таких достижений недостаточно, чтобы удовлетворить всех. Один полемист, разделяющий преувеличенный пессимизм Руссо, заявил, что «наследие проекта Просвещения… это мир, которым правят расчетливость и своеволие, неподвластные человеческому разуму и пагубно бесцельные»[820].