Книга Дамское счастье - Эмиль Золя

— Ну и надоела же она мне!

Дениза была поражена в самое сердце; она вцепилась в перила. Шутники, верно, заметили ее и со смехом разбежались. Гютен был прав, и она винила себя за свои прошлые заблуждения, за свои думы о нем. Но до чего же он подл, и, как она теперь презирает его! Ее охватило сильное волнение: не странно ли, что у нее достало силы оттолкнуть обожаемого человека, тогда как прежде она чувствовала себя такой слабой перед этим жалким мальчишкой и мечтала о его любви? Ее разум и мужество терялись в противоречиях; она уже перестала разбираться в своем сердце. И она поспешно прошла через зал.

Пока один из инспекторов отворял дверь, запертую с самого утра, что-то заставило ее поднять голову. И она увидела Муре. Он стоял все там же, наверху лестницы, на центральной площадке, господствовавшей над галереей. Но он забыл об учете товаров, он больше не видел своего царства, своих прилавков, ломившихся от богатств. Все исчезло: шумные победы прошлого, колоссальное богатство будущего. Отчаянным взглядом следил он за Денизой, и, когда она скрылась за дверью, ему показалось, что у него не осталось ничего: весь дом погрузился во мрак.

XI

В этот день Бутмон приехал к г-же Дефорж первым: в четыре часа у нее собирались друзья на чашку чая. Г-жа Дефорж была еще одна в большой гостиной, выдержанной в стиле Людовика XVI, с бронзовыми украшениями и полупарчовой обивкой, отливавшей светлыми, веселыми тонами. Встав со своего места, г-жа Дефорж нетерпеливо спросила:

— Ну, так как же?

— А вот как, — отвечал молодой человек. — Когда я ему сказал, что непременно зайду сегодня засвидетельствовать вам свое почтение, он обещал тоже приехать.

— А вы дали ему понять, что я рассчитываю сегодня и на барона?

— Конечно. Поэтому-то, вероятно, он и решил побывать у вас.

Они говорили о Муре. В прошлом году Муре вдруг воспылал к Бутмону любовью вплоть до того, что сделал его соучастником своих развлечений: он даже ввел Бутмона в дом Анриетты, радуясь, что в его лице получает удобного спутника, который внесет оживление в связь, начинавшую его тяготить. Так заведующий отделом шелков сделался наперсником и своего хозяина, и хорошенькой вдовы: он исполнял различные их мелкие поручения, с каждым из них говорил про другого, порою даже мирил их. Во время припадков ревности Анриетта становилась столь откровенной, что смущала и изумляла его: она забывала об осторожности, присущей светской женщине, которая всегда старается соблюсти приличия.

— Вам следовало захватить его с собой! — резко воскликнула она. — Тогда я была бы спокойна.

— Право же, не моя вина, что он теперь постоянно от меня ускользает, — сказал Бутмон, простодушно рассмеявшись. — Но все-таки он меня очень любит. Не будь его, мне бы там несдобровать.

Действительно, положение Бутмона в «Дамском счастье» по окончании последнего учета стало угрожающим: хоть он и оправдывался тем, что лето было дождливое, ему, однако, не прощали огромного остатка шелков фантази; а так как Гютен старался извлечь из этого обстоятельства выгоду и подкапывался под него перед начальством с удвоенным рвением, Бутмон начинал сознавать, что почва под его ногами колеблется. Муре, по-видимому, уже произнес над ним приговор: ему надоел свидетель, только мешавший порвать связь; кроме того. Муре устал от этой дружбы, не приносившей никакой пользы. Однако, следуя своей обычной тактике, Муре выдвигал вперед Бурдонкля и уверял Бутмона, будто именно Бурдонкль и другие компаньоны на каждом заседании правления требуют его увольнения, в то время как он, Муре, наоборот, решительно этому противится и защищает своего друга, хоть и рискует нажить себе большие неприятности.

— Хорошо, я буду его ждать, — сказала г-жа Дефорж, — вы ведь знаете, эта девица должна быть здесь в пять часов… Я непременно хочу, чтобы они у меня встретились… Я должна узнать их тайну.

И она заговорила о задуманном плане: стала возбужденно рассказывать, как попросила г-жу Орели прислать к ней Денизу, чтобы та посмотрела манто, которое плохо сидит; когда девушка будет у нее в спальне, она, конечно, сумеет вызвать туда и Муре, а там уж примет соответствующие меры.

Сидя напротив г-жи Дефорж, Бутмон смотрел на нее красивыми смеющимися глазами, стараясь придать им серьезное выражение. Этот веселый ловкач с черной как смоль бородой, этот шумливый кутила с горячей гасконской кровью, румянившей его лицо, думал о том, что светские женщины отнюдь не отличаются добротой, а когда они осмеливаются обнажить свою душу, получается малопривлекательная картина! Даже любовницы его товарищей, продавщицы из лавчонок, и те никогда не разрешили бы себе большей откровенности.

— Но позвольте, — отважился он наконец возразить, — что вам, в сущности, до этого? Ведь между ними решительно ничего нет, клянусь вам!

— В том-то и дело! — воскликнула она. — Он влюблен в нее. Мне наплевать на остальных, на все эти случайные, мимолетные встречи!..

Она с презрением заговорила о Кларе. Ей сообщили, что после отказа Денизы Муре снова бросился в объятия дылды с лошадиной головой и что он делает это не без умысла: специально держит ее в отделе и на виду у всех засыпает подарками. Впрочем, уже более трех месяцев он проводит ночи в кутежах, швыряя деньгами с такой расточительностью, что об этом стали поговаривать: он купил особняк для какой-то ничтожной закулисной потаскушки, его обирают еще две-три кокотки, которые словно состязаются друг с другом в нелепых и разорительных, капризах.

— И во всем виновата эта тварь, — твердила Анриетта. — Я уверена, что он разоряется на других только потому, что она отвергла его. Впрочем, что мне до его денег! Будь он бедный, я любила бы его еще сильней. Вы наш близкий друг, вы хорошо знаете, как я его люблю.

Она запнулась, задыхаясь от подступивших рыданий, и, забывшись, протянула Бутмону обе руки. Это была правда: она обожала Муре за его молодость, за его успехи; никогда еще ни один мужчина не захватывал ее так всецело, никогда не вызывал в ней такого трепета плоти и такой гордости; при мысли, что она теряет его, Анриетте чудился также и звон колокола, возвещающий о приближении рокового возраста — сорока лет, и она с ужасом спрашивала себя, чем же заменит она эту великую любовь?

— О, я буду мстить! — шептала она. — Я отомщу ему, если он станет дурно относиться ко мне.

Бутмон не выпускал ее рук. Она еще очень хороша. Но как любовница она была бы обременительна, такого рода женщин он недолюбливал. Впрочем, тут стоит поразмыслить: может быть, и не мешает пойти на риск.

— Отчего вы не откроете собственного дела? — неожиданно спросила она, отнимая у него руки.

Такой вопрос озадачил Бутмона. Помолчав, он ответил!

— Для этого нужны большие средства… Правда, в прошлом году меня очень занимала одна идея. Я глубоко уверен, что парижской клиентуры хватит еще на один-два больших магазина; нужно только выбрать подходящее место. «Бон-Марше» находится на левом берегу Сены, «Лувр» обслуживает центр, мы с «Дамским счастьем» захватили богатые западные кварталы. Остается северная часть, и там можно было бы создать фирму, конкурирующую с «Плас-Клиши». Я уже подыскал прекрасное место, недалеко от Оперы.