Книга Она родная - Евгения Мэйз

— Никогда не оперировал собак.

Ниран вытирает руки, глядя на бледную Кэш.

— Только вскрывал.

Она молчит, глядя и беспрестанно гладя распластавшееся на столе тело Снапа. Он пострадал из-за ее упрямства, из-за собственной смелости и преданности. Кэшеди качает головой уже в который раз, пытаясь сдержать слезы. Они все-таки пробиваются наружу и катятся по щекам.

«Он ведь просил меня быть дома! Просил!»

Ниран не любит сантименты и всяческие нежности по отношению к другим. В совершенно неподходящих ситуациях он может блеснуть шуткой из сборника черного юмора; указать на твои собственные ошибки вместо того, чтобы утешить; не ответить на слезы жалости к себе. Он такой. Другой он только с Кэрриан.

— Он поправится. Хуже пришлось тем, кто надышался дыма.

Не было ничего страшного в огнестрельной ране, удар дроби лишь частично пришелся в тело хаски. Видимо тот, в кого он вцепился пытался освободиться от его хвата, бросая его из стороны в сторону. Но Снап все равно мог умереть от потери крови, не подоспей Керр и Ниран так быстро.

— Куда…, - она вытирает слезы, поднимая глаза на Кьета, откашливается сбивая хрипоту. — Куда ты дел людей?

— Не помню.

Он отмахивается от вопроса вместе с улетевшим в мойку полотенцем.

— Не все ли тебе равно?

Наплевать. Пусть сдохнут!

— Не трогай. Пусть пока полежит здесь. Но поить и убирать за ним будешь самостоятельно.

— Хорошо-хорошо, — она трогает усатую, обычно такую строгую морду, гладит его возле носа и тот совсем-совсем слабо хмурится. Ей скорее всего показалось. Снап — боец, но он не мог так быстро отойти от наркоза. Ей так жалко его.

— Иди. Он будет спать, а ты будешь реветь рядом с ним? Больше тебя никто не ждет?

— Да.

Кэш идет в другую комнату. Там раньше была кальянная. Теперь нет и следа от подушек, остались лишь матрасы. Она гладит самых бойких, вечно скачущих возле нее Тинки, Шептуна, Круглого Бо.

— Простите меня ребята!

Они слабо стучат хвостами. Кто-то только приоткрывает глаза. Кэш поднимается с колен и идет во двор, наблюдая за тем, как хаски носятся по саду. Им непонятно отчего в эту пору здесь светит солнце, зеленеет трава, а ветви деревьев, дразнясь, сбрасывают на них переспелые плоды. Они не обращают внимания на Керри.

— Выглядишь ты ужасно, — говорит она, протягивая ей пиалу с яблочным чаем.

Кэш выпивает напиток, совершенно не чувствуя его вкуса.

— Мне нужно обратно.

Она гладит, собравшихся возле себя собак, потом и вовсе присаживается возле них, позволяя облизать себя. Вновь эти непонятные звуки меньше всего похожие на лай.

— Что? Только теперь поверили мне? Она хорошая!

— Они думают, что охраняют меня от тебя, — Керр отрывает кусочек подвяленного мяса, бросая им. — Только так и договорились. Смешные!

Керр продолжает стоять рядом, слабый ветерок шевелит края ее длинной, на вид совершенно невесомой юбки.

— Может приведешь себя в порядок?

Ей все равно, как она выглядит. Дома ее ждет Алекс. Он так и не отзвонился.

— Черт!

Конечно, он ей не звонит, потому что телефон остался в доме, а от него одни головешки!

— Там люди. Представляешь, если они увидят тебя в таком виде?

Она открывает было рот, чтобы попросить их перенести ее к дому Алекса, но тут же с лязгом захлопывает его — они могут быть и там. Пэйн у них первый подозреваемый.

— Хорошо. Только мне нужно что-нибудь по погоде.

Она показывает на Керр.

— Увидев меня в чем-то таком меня примут за растомана и отправят проверять на злоупотребление запрещенными веществами.

— Пойдем. Пойщем что-нибудь. Была у меня тут недавно одна эльфиечка.

___________

[1] Боккэн — деревянный макет японского меча, используемый в различных японских боевых искусствах, в том числе айкидо, для тренировок

Глава 39

— С чего ты взял, что это мое?

Триал мельком смотрит на фото в телефоне, отодвигая его от себя. Он раскачивается на стуле и делает самый скучающий вид какой у него только может быть.

— Не держи меня за дурака.

— Ты дурак и есть, Кастер! Не надо шить мне то, к чему я не имею никакого отношения.

— Как мы заговорили! Ты видимо понимаешь толк в тюремном сленге!

Не выйдет у него вывести его на чистую воду. Кастер удостаивает его секундным пристальным взглядом, кивает, подбирая со стола телефон и тот исчезает в кармане его костюма. Триал бы предпочел, чтобы Кастер отвернулся, занялся чему-нибудь, например, его секретаршей, а Талиан бы уничтожил этот снимок с глаз долой! Глупость.

— Посмотри, что скажут наши, когда увидят это.

Он поднимается, подходя к вешалке с пальто, оборачивается к нему.

— Не стоит недооценивать меня, Триал. Я в этом бизнесе давно и меня не проведешь. Мы запросим бумаги и найдем всех свидетелей того дела.

Талиан щелкает ручкой, медленно отпуская ее кнопку.

— Какого дела? — на его лице расцветает обескураженная улыбка. — О чем ты?!

Кастер не поверит ничему. Он слишком много видел таких, как Триал. Его услуги не дешевы. Он вытащит из какой угодно ***ы, если не хватило мозгов не попасться иным. Тицид Кастер видел ложь в самых разнообразных ее проявлениях.

— Девчонка Баркер — она ведь наблюдалась у тебя? Сейчас она в больнице и корчит из себя невинную овцу, но, когда она выйдет за это дело возьмется полиция штата.

Пускай. Его не волнует, что там нароют копы. Они ни черта не смыслят в этом.

— Все станет куда интереснее, когда появлюсь я с обстоятельствами дела трехлетней давности. Я уверен, что мы найдем еще что-нибудь. Ведь что-то похожее уже было, да? Как звали ту девчонку, что разгромила твой офис?

Талиан молчит и не может понять, чего от него хочет Кастер. Вернее, он понимает это. Ему нужны деньги, много денег и он бы заплатил ему. Вот только признаться Кастеру, что это всё его — Тал не спешит. Кастер не дурак, как бы Талиан не пытался оскорбить его.

— И? Она всего лишь психопатка по которой плачут тюремные психологи и антидепрессанты!

— А то, что я не те самые копы! Я знаю тех, кому не все равно каким образом неуравновешенная психика девушки дала окончательный сбой, и та принялась планировать преступления. Еще немного и она пошла бы убивать самостоятельно, а это уже за гранью.

Это не так. Так все живут. Все стараются обойти закон и обставить все так словно и не было ничего.