Книга Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский - Юлия Андреева

На третий день, облачившись в черное, Екатерина Алексеевна с горсткой придворных отправилась на панихиду, откуда пошла прямиком в комнаты, принадлежащие Алексею Григорьевичу Разумовскому. Оба плакали о покойной государыне. Сразу после похорон Алексей Григорьевич собирался освободить занимаемые им покои, пока его не выставили оттуда силой.

Александр Шувалов также был вынужден уступить свои комнаты императору, с тем чтобы тот мог устроиться там со своей любовницей Воронцовой. Занять покои государыни он не мог, так как не пришло еще время выносить тело. Что же до покоев Екатерины Алексеевны, за время ее отсутствия они были оббиты сверху донизу черным сукном. Это был ясный знак, еще совсем немного – и никому не нужную императрицу прогонят вон, запрут в монастыре, еще вероятнее, посадят в крепость. Впрочем, императору надлежало проявить терпение, по крайней мере, сначала похоронить покойную государыню и дождаться формального окончания траура. Но, по всей видимости, как раз спокойствия и рассудительности не было не только в Петре Федоровиче, но и в его возлюбленной Елизавете Воронцовой. Находясь на ужине у графа Шереметева[138], император шумно поссорился со своей метрессой, и обиженная Воронцова уехала домой, заявив, что порывает всяческие отношения.

На следующий день она написала императрице, умоляя посетить ее. Сама Воронцова назвалась больной. Заинтригованная, Екатерина Алексеевна прошла в покои фаворитки, застав ту рыдающей в постели.

– Пожалуйста, тише говорите, – попросила Елизавета, целуя руки молодой государыни.

– Это еще почему? – Должно быть, Екатерина заключила, что попала в ловушку.

– В другой комнате сестра моя, Аня Строганова, с Иваном Ивановичем Шуваловым, – робко улыбнулась толстуха.

Это было занятно, получалось, что добросердечная Лиза устроила им тайное свидание, впрочем, не исключено, что они были приглашены в качестве своеобразной охраны или даже должны были впоследствии свидетельствовать обо всем, что произойдет между императрицей и метрессой императора.

Понимая, что положение, в котором она оказалась, мягко говоря, опасно, Екатерина попыталась уйти, но была остановлена схватившей ее за рукав платья Воронцовой.

– Умоляю вас, добренькая государыня, упросите Его Императорское Величество, чтобы отпустил он меня Христа ради к отцу. Сил моих больше нет с ним оставаться. Давно бы уже тятенька выдал меня за хорошего человека, и горя бы не знала. А тут что ни день, то маршируй или в барабан стучи. Даже ночью… А ведь я тоже женщина, тоже ласки хочу.

– М-да, жена передает мужу просьбу его любовницы отпустить ее восвояси? – Шешковский перечитал отчет. – Либо Воронцова непроходимо тупа, либо, наоборот, решила толстая курва выступить в роли безвинной жертвы, чтобы император, стало быть, за нее заступился.

Тем не менее Екатерина Алексеевна и не подумала манкировать этой опасной просьбой и действительно послала лакея узнать, дома ли император и можно ли к нему зайти. Петр Федорович проснулся в седьмом часу. Испросив разрешение войти, супруга поведала о странном поручении, данном ей Елизаветой Романовной.

Через пару часов после означенного визита, о котором Шешковскому доложили в общих чертах, Воронцова прислала к Екатерине Алексеевне записку, в которой сообщала, что ее отпустили, и теперь она собирает вещи и просит дозволения прийти попрощаться. Екатерина не возражала, но в тот вечер Воронцова так и не явилась. Оказалось, что сам император явился к Елизавете Романовне и уговорил ее остаться.

В благодарность за то, что она изволит принять извинения и остаться, Воронцова потребовала от императора, чтобы тот выдал ей свой портрет вместо портрета Екатерины Алексеевны, который был пожалован ей как знак камер-фрейлины. Это было нарушение правил, и формально императрица имела полное право изгнать негодяйку уже за это, но Ее Величество только посмеялась подобной глупости. Впрочем, глупость или нет, а ситуация не улучшилась. Фаворитка осталась во дворце, и Петр Федорович по-прежнему планировал на ней жениться.

Новый император добавлял работы Тайной канцелярии, то самостоятельно проверяя караулы во дворце, то вдруг приказывая арестовать ни в чем не повинных людей. Каждый день в Летнем накрывали пышные обеды и ужины, на которые Петр Федорович приглашал подчас никому не известных людей. Капитан-поручик Преображенского полка, князь Иван Федорович Голицын вдруг сделался чем-то вроде адъютанта государя. Во всяком случае, на одной из пирушек в дрезину пьяный Петр Федорович облобызал означенного князя, налепив при этом на него орден святой Анны. Потом он заменил кабинет-секретаря, назначив на это место Дмитрия Васильевича Волкова[139], признанного врага Шуваловых. Никогда покойная Елизавета Петровна не допустила бы подобного. Решили уже, что император чем-то недоволен Шуваловыми, но он тут же пожаловал и Петра, и Александра фельдмаршалами, а потом сделал полковниками князя Никиту Юрьевича Трубецкого в Преображенский, графа Александра Ивановича Шувалова в Семеновский, графа Кирилла Григорьевича Разумовского в Измайловский.

Хотел графа Алексея Григорьевича Разумовского сделать еще и полковником в конной гвардии, но тот незамедлительно подал прошение об отставке, и на его место заступил принц Жорж Голштинский. Собственно, всем было понятно, что от всех этих внезапных назначений не будет проку, и новоявленные полковники всячески пытались избежать данной участи, но никто, кроме Алексея Григорьевича, не преуспел в этом. Через неделю после награждения помер Петр Шувалов. Император обещался присутствовать на похоронах с самого утра, но в полдень его еще не было. Притом гости и простой народ, пришедшие посмотреть красивую церемонию, мерзли на ледяном ветру, не зная, чего и ждать. Народ злился на неповинного в задержке покойника, ругая того последними словами.

Но все это были цветочки. Очень скоро Петр III потребовал заключить мир с Фридрихом, чем спас от неминуемого поражения Пруссию и лишил Россию законной победы. «Добрый» монарх не только отозвал войска, но и добровольно отказался от всех приобретений, завоеванных русскими войсками в ходе данной военной кампании, он вернул уже не чаявшему спасения Фридриху Восточную Пруссию и Кенигсберг, жители которых успели присягнуть на верность русской короне. А в довершение унижения русская армия еще и предоставила Фридриху корпус под началом графа Захара Чернышева, который теперь должен был разворачивать пушки против своих же недавних союзников-австрийцев. Кроме того, император решил воевать с Данией, с которой у России был мирный договор, с целью вернуть Пруссии Шлезвиг. Таким образом, Петр III обрекал русских на позор и заведомое предательство.

Армия начала роптать, еще немного и солдаты бы направили свои штыки на венценосного предателя, но Петр Федорович словно не видел и не понимал происходящего.