Книга Остановившиеся часы - Андрей Зайцев

На кухне Асташев познакомился с еще одним участником веселой компании. На табуретке возле окна восседал некий заросший дядька, с морщинистым лицом пепельного цвета, как будто никогда не знавшим мыла, глаза — как у маленького злобного зверька, хищно поблескивают, туда-сюда, и эти глаза — контраст с медленным, словно у паралитика телом. Как впоследствии выяснилось, первое впечатление было недалеко от к истины: с ногами у дядьки, которого называли Ефимкой, действительно было что-то не то.

— А ты, Ефимка, брехать здоров… — Сева скашивал на того недобрый взгляд, вспоминая какую-то давнюю обиду. — Еще с прошлой осени все обещаешь…

— Да чего обещаю-то? — визгливо спрашивал Ефимка, отчаянно, видно, от вспыхнувшего бешенства, мигая глазками. — Про тот разговор, Сева, ты напрочь забудь. Вот и все. — Забудь, да? — Сева усмехнулся, поведя головой. — Ты, может, и забудешь, а я — никогда.

— Да хватит вам! — вмешалась Надька. — Славки уже нет. Чего вспоминать-то? Все прошло…

— А зря ты ему прощаешь… — Сева разливал водку, плеснув в стакан Ефимки меньше остальных.

— У тебя глаза окосели, что ли? — Ефимка задрожал от ярости. — Твоя водка разве?

— У кого это глаза окосели? — спокойно так спросил Сева, поставив бутылку на край стола. — У меня, инвалид?..

— Да брось ты, Сева, — попытался его успокоить Алексей. — Чего ты с него возьмешь?

— Это верно. — Сева одним махом осушил свой стакан, закусил огурцом и сразу долил остатки. — Тут мало осталось…

— Торопишься… — не очень убедительно возразил Алексей.

Все, что происходило дальше, завертелось перед Асташевым в каком-то калейдоскопе, напоминавшем кадры старого кино…

После того как водку допили, Сева взяв пустую бутылку со стола, неожиданно для всех привстал и ударил Ефимку бутылкой по голове. Стекляшки разлетелись по кухне, Ефимка несколько секунд сидел как немой бесчувственный истукан, не воспринимающий ничего вокруг себя. Мелкое стекло застряло в его густых волосах, напоминая кусочки льда на шкуре мохнатого зверя…

— Ты чего? — тишину разрезал жесткий возглас Алексея. — Ты ополоумел, Сева?

— Молчи! — Сева даже не взглянул на него, усаживаясь на стул. — Тебя это не касается…

— Падла! — бешено заорал, пришедший в себя Ефимка, запустив в Севу стакан. — Ты у меня умоешься!.. И-и-и…

Ефимка неуклюже поднялся на ноги, толкая на Севу стол. Сева отскочил в сторону и, схватив стул, с размаху опустил его на Ефимку, едва успевшего поднять руки для защиты.

Сутулый Алексей, до этого сдерживавший эмоции, внезапно с силой ударил Севу кулаком в висок. Тот пошатнулся, глаза завращались, как у заводной куклы, бросился на горбача, яростно молотя кулаками. Надька попыталась вмешаться, но клубок дерущихся оттолкнул ее от себя. Надька упала рядом с перевернутым столом. Асташев некоторое время оставался сторонним наблюдателем, не зная, чью сторону принять. Ефимка, подобравшись сзади, ударил Севу стулом по спине. Когда тот обернулся, Алексей изловчившись, нанес ему сильный удар в голову.

Сева рухнул как подкошенный. Горбач принялся бить его ногами. Ефимка помогал ему, орудуя поломанным стулом как дубинкой. Асташев схватил Ефимку за плечи и потащил вон из кухни. Ефимка злобно огрызался, норовя ударить в лицо.

— Чего лезешь, сирота? Убью!

Асташев, начиная злиться, тряхнул дядьку, показывая, что готов вдавить того лицом в стенку.

— А-а… — не то заорал, не то зарычал Ефимка, вцепившись зубами в руку Асташева повыше локтя.

— Да успокойся ты, леший! — Асташев, вывернувшись, снизу ударил Ефимку под ложечку.

Тот охнул и согнулся пополам, выкатив глава.

— Тише, тише, дядечка! Ты чего такой шебутной?

Асташев даже заволновался, не переборщил ли? Хотел ведь только успокоить…

Внезапно сзади послышались голоса. Асташев обернулся, увидев входящих в квартиру людей: трех мужчин разного возраста, среди которых один был в милицейской форме.

— Ну что, Надька, опять шалман развела? Я ведь предупреждал тебя по-хорошему? — говорил между тем человек с погонами старшего лейтенанта, оттесняя Асташева от Ефимки. — Погоди, я наряд вызвал… Разберемся…

Надька, вся раскрасневшаяся, нервно повела плечами. — Я что? Я ничего… Это все он, — показала на Ефимку.

— Чего ты? Чего ты базланишь? — взьярился снова Ефимка. — А ну придержите-ка их! — крикнул он незнакомым мужикам, а сам бросился к горбачу, который не давал подняться Севе, извивающемуся на полу как уж.

— Но, но… легче! Легче! — старлей резким движением откинул горбача в сторону. — Опять в зону захотел, Алешка? Это мы мигом…

— Да это… промашка вышла, Васильич… — горбач сразу успокоился, как будто его окатили ведром холодной воды. — Сева Ефимку чуть не…

— Хорош брехать-то… — Сева поднялся с пола, вытирая ладонью кровь с лица. — Ефимка живучий… он нас с тобой переживет… клянусь…

— Ну ладно, хватит говорить попусту, собираемся в отделение, все, скопом, — отрезал старлей, оглянувшись на Асташева. Было заметно, что он его не узнавал и потому относился чуть настороженно, как к незнакомому человеку, от которого пока не знаешь, чего ждать.

— Мне тоже, что ли, Васильич? — протянула Надька, заглядывая в глаза с тайной мольбой.

— Все, все, скопом, я говорю, — повторил громко старлей, выталкивая горбача из кухни в прихожую.

Тот не оказывал никакого сопротивления, вероятно, понимая всю бесполезность этой затеи. Старлея они, по всей видимости, знали очень хорошо и говорили с ним уважительно.

Как потом выяснилось, старлей этот был местным участковым и знал здесь каждую собаку. Вот только Асташев пока оставался для него незнакомцем. Тем временем в квартиру зашли еще двое сержантов, выпроваживая гостей на улицу.

Когда садились в милицейский «газик», Асташев оглянулся. Самым последним выводили Ефимку. Двое держали его под руки, а он сам смешно выхаживал на негнущихся ногах, как будто деревянный человечек. Позже Асташев узнал, что Ефимка был в свое время сонником, то есть вором, забиравшимся в дома по ночам. Один раз его поймал хозяин, крепкий мужик, от которого Ефимке удалось чудом вырваться и выпрыгнуть в окно с третьего этажа. Тогда он и повредил себе ноги.

Алешка-горбач отсидел за убийство собутыльника. А Сева все больше на браконьерстве попадался. Когда разобрались, Асташева выпустили, и тетю его и ее мужа участковый хорошо знал.

— А тебе с ними делать нечего, — напутствовал на прощание участковый Асташева. — Это пропащий народ… Они друг друга рано или поздно перебьют…

Возвращаясь к родственникам, Асташев силился поймать какую-то ускользавшую от него мысль. Трудно объяснить, чем подпитывается ностальгия? Поселок этот, тынский — как место, где обитают призраки.

— …Где ты был? — спросила его Мари, когда он вошел в дом.