Книга Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников

Врал он безбожно, но деваться было некуда. Ложь во спасение.

— Так… Пойдем сначала. Дай-ка сюда бумагу!

Черемисинов вырвал из своего блокнота листок и услужливо протянул вместе с карандашом.

— Еще раз повтори, а я запишу, — потребовал Ферапонтов. — Со слуху плохо улавливаю, мне наглядно надо.

А Велемиру Радомировичу только того и требовалось. Он стал еще медленнее диктовать, выговаривая каждое слово. Как учитель словесности на уроках русского языка в младших классах:

— На… горе… Тире. Горка. Запятая. Под… горкой… норка. Точка.

Так продолжалось еще минут десять. Пока Ферапонтов обдумывал, глядя на листок и шевеля губами, в игру встрял и эпилептик, решив блескануть своими умственными причиндалами:

— «Два по ста» — это же любой мудила из каждой пивной знает. Чего вы? А с прицепом — полный стакан.

— Ну и что? — уставился на него Ферапонтов. — Тоже идиотина. Да еще в квадрате. Этот хоть доллары умеет считать, а ты только стаканы.

Он посмотрел на Толбуева:

— Так же с трех раз будем угадывать?

— Можно и с пяти, — милостиво разрешил нейролингвист. — Вам скидка по возрасту.

— Тогда… пиши снова на бумажке.

— Что писать?

— Отгадку Кэрролла. Не надуешь.

— Пожалс-ста!

И Велемир Радомирович опять вырвал из своего блокнота листок и что-то написал. А потом сунул бумажку в карман, к предыдущей.

— А двери точно заперты? — вдруг забеспокоился Черемисинов, оборачиваясь к выходу. — Что-то мне кажется…

Он не успел договорить. Так и остался сидеть с открытым ртом. Поскольку двери тихонько открылись, а на пороге возникли две фигуры. Гаршин и Иван. «Ну, слава Богу! — подумал Толбуев. — Наконец-то!» Еще никогда он с таким удовольствием и радостью не видел их лица. Следователь тотчас же оценил обстановку, увидев топор в руках Марфы Посадницы.

— А-а, с-суки! Порву! — заорал эпилептик и ринулся на них. Но, получив от Ивана всего один короткий прямой удар в челюсть, отлетел к стенке и затих.

— Нокаут, — констатировал Велемир Радомирович, уворачиваясь от опускающегося на его голову топора. Тогда Марфа Посадница попыталась достать своим колуном Ивана, но и тут сплоховала. Спецназовец сделал ей подсечку, а потом применил болевой прием, вывихнув руку. Да еще придавил к полу коленом и удушающим захватом сжал шею.

— Вообще-то я женщин не бью, — сказал он, поглядев на отца, будто оправдываясь, — но тут случай особый: женщина с топором — это уже как бы и не совсем женщина. Верно, папа?

— Правильно, сынок. Я звоню в полицию.

Черемисинов и Ферапонтов так и оставались сидеть на скамеечке, не делая никаких попыток к сопротивлению. А белая вдова продолжала пребывать в каком-то своем трансе.

— Дежурный? — проговорил в трубку мобильного телефона Марк Иванович. — Это генерал Гаршин. Быстро наряд полиции сюда, в церковь. Белая вдова нашлась. И еще кое-что. На месте определимся.

…Минут через десять, когда всех ферапонтовцев вместе с самым главным выводили из церкви, Матвей Яковлевич, проходя мимо Толбуева и не глядя на него, задал вопрос:

— Что вы написали на бумажке? Ваш третий вариант лобного места?

Велемир Радомирович вытащил из кармана листок, протянул ему:

— Возьмите на память.

— «Русь», — прочитал Ферапонтов. — Что это значит?

— Место казни, — пожал плечами Толбуев.

— А разгадка шарады?

— Ее нет. Это просто один из нейролингвистических приемов. Называется: «Уловка № 34». Есть и другие. Суть ее в том, что надо увлечь тем, чего нет, предложить объяснить то, чему нет и не может быть никакого объяснения. А за одним увлечением тут же последует другое, еще более увлекательное. Это как матрешка в матрешке. Только конца не имеет. Я бы вас еще долго заставил мучиться.

— Вот как…

— Иди-иди, старик! — подтолкнул его в спину полицейский.

Велемир Радомирович задумался, с сожалением глядя ему вслед. Мысленно прощаясь навсегда. Потом повернулся к Гаршину:

— Как вам удалось открыть дверь?

— А отмычка на что? Я ее всегда с собой ношу. Еще с тех пор, когда работал в Главной прокуратуре. Мало ли куда потребуется войти без приглашения. А хочется невтерпеж.

— И записку на столе тоже он обнаружил, — добавил Иван. — Не спалось, вот и решил к вам зайти, поболтать.

— И знаешь, что я тебе скажу, Веля? — продолжил Марк.

— Вот только не называй меня так. Сколько раз просить!

— Ну, хорошо, Велемир. Я ведь не спал потому, что все время думал об этих словах Ферапонтова. И, кажется, сообразил, в чем там корень. Икона спрятана на кладбище. Вот и пришел к тебе в номер, чтобы порадовать. А потом понял, что ты снова как всегда попал в беду. По собственной глупости.

— Ты меня другим порадовал. Что сюда пришел. А об иконе на кладбище я вперед тебя догадался. Вот и в школе всегда опережал. Она в фамильном склепе Ферапонтова. Он сам признался. Надеялся, что я уже ни о чем не расскажу.

Они стояли возле церкви и смотрели, как задержанных грузят в спецмашину.

— Куда их теперь? — спросил Толбуев.

— В Управление, — ответил Гаршин. — Пока оформят, отпечатки снимут, пройдет какое-то время. Я туда позже подъеду, когда допросы пойдут. Думаю, дело будет интересным. Громким. Тебе тоже надо будет явиться в Управление. Вместе и поедем. Да, капитан? — обратился он к человеку в штатском. Тот кивнул головой:

— Часика через два ждем, Марк Иванович. Я за вами к гостинице машину пришлю.

— Только прошу вас об одном, — задержал его на минутку Велемир Радомирович. — Не давите на них. Особенно побережнее с Ферапонтовым. Ему и так мало осталось. И много досталось. А он все-таки человек редкий.

— Реже не бывает, — согласился капитан. — Я сам у него учился и знаю. Все будет по закону, не сомневайтесь.

Спецзак в сопровождении полицейских «Жигулей» отъехали, а Гаршин произнес, посмотрев на своего друга:

— А икону из склепа мы завтра вынем. Вместе со специалистами. Вернее, уже сегодня. Скоро утро. Никуда она теперь от нас не исчезнет.

— Не от нас, — поправил его Велемир. — От Юрьевца и всей России.

…К полудню это знаменательное событие и случилось. Следует отметить, что оно не было тайным: информация о нем еще раньше каким-то образом первым делом просочилась в прессу, а уж мэрия была поставлена в известность полицией. А слухи в мгновение ока расползлись по городу. И хотя кладбище было оцеплено, но народ просачивался к фамильному склепу Ферапонтовых, как песок сквозь сито. Таким образом, уже к вечеру вышли местные газеты с подробным, но не всегда достоверным описанием этого действа.