Книга Спиноза - Петр Люкимсон

Да, разумеется, речь сейчас идет об очередной спекуляции, но не является ли такой же спекуляцией и миф о асексуальности героя этой книги? В конце концов, он жил в то время, когда люди вообще избегали афишировать свою интимную жизнь, избегали даже намеками говорить на эту тему, а его ученики сделали все, чтобы создать ему образ святого, лишенного обычных человеческих страстей. В том числе и самой сильной, возвышенной и прекраснейшей из них — влечения к женщине.

Фрагменты из книги Стоупа также наводят на мысль, что сам ее автор как раз был убежденным атеистом, что называется, не верил ни в Бога, ни в дьявола, и именно поэтому трактат Спинозы так захватил его. Став комендантом Утрехта, он поспешил списаться со Спинозой, и если верить Колерусу, вскоре между ними завязалась оживленная переписка.

Увы, ни одного фрагмента этой переписки до нас не дошло. Так что нам остается лишь поверить рассказу Колеруса, что в одном из писем Стоуп заверил Спинозу, что его имя хорошо известно принцу де Конде (Людовику II Бурбону, Великому Конде), и тот, будучи любителем философии, крайне заинтересован в том, чтобы с ним встретиться и побеседовать.

Более того — Стоуп весьма прозрачно намекнул, что принц будет рад, если Спиноза переберется во Францию, и что он намерен выхлопотать для него от короля пожизненную пенсию, если философ согласится посвятить Его величеству одно из своих сочинений. Посвящать что-либо Людовику XIV Спиноза, как и ожидалось, отказался, а вот над приглашением принца задумался. Думал он долго — несколько недель, а когда все же решился принять предложение принца де Конде и прибыл в Утрехт, выяснилось, что принц по делам отправился во Францию.

Вот как рассказывает об этих событиях Лукас в своей (напомним, самой первой по времени) биографии Спинозы:

«Известность его была столь велика, что о нем говорили уже и в высших сферах. Г-н принц де Конде, прибывший в Утрехт в начале недавних войн, послал ему охранную грамоту вместе с любезным письмом, приглашавшим его приехать. Г-н де Спиноза был слишком благовоспитан и слишком хорошо знал, что обязан [повиноваться] особе столь высокого ранга, чтобы игнорировать приглашение встретиться с Его высочеством. Однако он никогда не прерывал надолго свое одиночество и не решался отправиться в вояж длиной в несколько недель. Наконец, после некоторой отсрочки друзья убедили-таки его пуститься в путь; тем временем г-н принц, получив приказ от короля Франции, отбыл в другое место; в его отсутствие [Спинозу] принял г-н де Люксембург, расточая ему тысячи любезностей и уверяя в благорасположении к нему Его высочества. Эта толпа льстецов нимало не впечатлила нашего философа. Учтивостью он более походил на придворного, чем на уроженца торгового города, — в ней, можно сказать, не имелось ни пробелов, ни изъянов. Хотя этот образ жизни полностью противоречил его принципам и вкусу, он приноровился к нему с обходительностью придворного. Желавший повидаться с ним г-н принц часто писал ему, повелевая дожидаться. Пытливые умы, находившие все новые поводы любить его, радовались, что Его высочество обязал [философа] ждать. Несколько недель спустя принц известил его, что не может вернуться в Утрехт, — к досаде всех любознательных французов; ибо, несмотря на учтивые предложения г-на де Люксембурга, наш философ тотчас простился с ними и возвратился в Гаагу».

Внимательный читатель, разумеется, не может не задуматься над некоторыми странностями этого текста. К примеру, над тем, почему Спиноза «слишком хорошо знал, что обязан повиноваться особе столь высокого ранга». С какой стати гражданин Республики Соединенных провинций вообще должен был, живя в Гааге, повиноваться главнокомандующему вражеской армией, оккупировавшей его страну?!

Стивен Надлер, безусловно, прав, когда называет этот поступок Спинозы «неумным». Но «неумный» — это еще мягко сказано, так что особенно удивляться тому, что за этим последовало, не стоит.

Итак, прибыв в Утрехт, Спиноза не застал принца, но был принят как личный гость не только полковника Стоупа, но и графа де Люксембурга, и сразу же оказался в центре внимания обретавшихся на тот момент в Утрехте высокопоставленных офицеров французской армии из числа представителей аристократии этой страны. Не исключено, что это внимание настолько польстило Спинозе (а он, как уже не раз отмечалось, был отнюдь не равнодушен к признанию его величия как философа), что он поддался уговорам и решил задержаться и подождать принца.

Некоторые биографы Спинозы, ссылаясь на Пьера Бейля, настаивают, что Спиноза дождался принца де Конде и в течение нескольких дней вел с ним и полковником Стоупом продолжительные беседы на различные философские темы. Однако никаких убедительных подтверждений этому нет. Колерус же утверждает, что ван дер Спики уверяли его, что Спиноза подробно рассказывал им о своей поездке в Утрехт и уверял, что покинул этот город, так и не дождавшись возвращения принца. Напоследок он еще раз отказался от предложения Стоупа посвятить какое-нибудь сочинение королю и получить взамен пожизненное денежное пособие.

Известие о том, что Спиноза сумел побывать в занятом врагом Утрехте, прожил там пару недель и все это время общался с офицерами вражеской армии и затем беспрепятственно вернулся в Гаагу, мгновенно разнеслось по городу. Многие восприняли эту информацию однозначно: Спиноза — не кто иной, как французский шпион, возможно, передавший врагу ценную информацию о обороноспособности Гааги, Амстердама и других еще сохраняющих свободу городов страны, а теперь продолжающий эту свою миссию.

Да и что, скажите на милость, они должны были подумать?!

Впрочем, возможно, Генрих ван дер Спик, от которого мы знаем об этих разговорах, от страха за свою жизнь, жизнь своих детей и имущество несколько преувеличил желание жителей Гааги растерзать подозреваемого в шпионаже философа. Вот как сообщает о событиях конца лета или ранней осени 1673 года тот же Колерус:

«…Возвращение его из Утрехта подало повод к крупным волнениям среди черни города Гааги: Спиноза был обвинен в шпионстве, и в толпе уже ходили глухие толки о том, что необходимо отделаться от этого опасного человека, который, вступая в столь открытые сношения с врагами, должен был, очевидно, вести с ними переговоры о делах Государства. Хозяин Спинозы был не на шутку встревожен всем этим и высказывал совершенно основательные опасения, чтобы чернь не ворвалась в дом, взломав двери и, быть может, даже разграбив его имущество. Но Спиноза разуверил и успокоил его как нельзя лучше: «Не беспокойтесь на мой счет, — сказал он, — мне весьма легко оправдаться: многим гражданам и некоторым из членов правительства хорошо известно, что побудило меня к этой поездке. Но в случае чего — при первом малейшем шуме черни у вашей двери — я сам пойду к ней навстречу, хотя бы даже она намерена была поступить со мной так же, как с несчастными де Виттами. Я честный республиканец и никогда не имел в мыслях ничего, кроме пользы и славы моей родины»…».

Последние фразы этого отрывка навели ряд биографов философа на мысль, что он был послан в Утрехт правительством Голландии для выполнения ответственной дипломатической миссии; скорее всего — для ведения мирных переговоров, и не его вина, что эта миссия провалилась.