Книга Круглый дом - Луиза Эрдрих

– Так я и думал, – кивнул я.

Потом мы уснули. А когда проснулись, дядя Уайти заставил нас прополоскать рот водой, потом зубным эликсиром и съесть по сэндвичу.

– Дай-ка мне твою рубашку, Джо, – попросил он. – Оставь ее тут. И еще раз возьми в руку бутылку. Ты тоже, Каппи.

Я отдал ему рубашку и отправился домой. Каппи брел рядом, как во сне. Мы не были слишком пьяны, просто ничего не чувствовали. Но мы выписывали зигзаги на шоссе, не в силах идти прямым курсом. Мы думали, что Энгус и Зак уже ищут нас.

– Теперь нам надо все время держаться вместе, всем четверым, – заявил Каппи.

– По утрам будем бегать в виде тренировки для кросса.

– Правильно!

Из-под своего куста вылезла Перл и сопроводила меня до крыльца. Перед тем, как войти в дом, я немного поиграл с ней и заставил себя громко засмеяться. Я впустил ее в дом, потому что боялся увидеть родителей за кухонным столом в ожидании моего прихода. Так оно и было. Открыв входную дверь и увидев их, я нагнулся к Перл, почесал ей шею и что-то шепнул на ухо. Потом выпрямился и уже собрался их поприветствовать, но тут улыбка сползла с моего лица.

– Что такое?

К этому моменту виски дяди Уайти уже полностью растворился в моем организме и резко отделил меня нынешнего от меня прошлого, когда я выдирал молодые побеги из нашего фундамента, когда горько плакал под дверью маминой спальни, когда наблюдал, как мой ангел-хранитель, мой дудем, движется по освещенным солнцем стенам моей комнаты. Я присел, не отнимая рук от мохнатой шеи Перл и полностью игнорируя укоризненный взгляд родителей. Я остался в дальнем конце комнаты, надеясь, что они не учуют исходящий от меня запах спиртного, но буквально кожей почувствовал, как мама перевела тревожный взгляд на отца.

– Ты где был? – спросила она.

– Бегал.

– Целый день?

– Я забегал к Уайти.

До этого они сидели жутко напряженные, но теперь немного успокоились.

– Зачем?

– Да просто так. Уайти нас накормил обедом. Меня с Каппи.

Родителям так сильно хотелось мне поверить, что я видел: они уговаривали себя проявить ко мне доверие. Мне оставалось только вести себя так, чтобы оправдать их ожидания. Не спалиться. Не блевануть.

– Сядь, сынок, – сказал отец. Я шагнул вперед, но не сел. Он сообщил мне, что Ларк умер. Я заставил себя изобразить на лице вереницу разных чувств.

– Ну и хорошо, – наконец произнес я.

– Джо, – продолжал отец, взяв себя за подбородок и глядя на меня – этот его взгляд буквально придавливал. – Джо, тебе об этом что-нибудь известно, хоть что-то?

– Об этом? О чем об этом?

– Его убили, Джо.

Но я уже привык к этому слову. Я себя выдрессировал. Ведь я произносил его в разговоре с Каппи, произносил его про себя. И я подготовился ответить на вопрос, и ответить на него так, как ответил бы прежний Джо, существовавший до событий того лета. И я заговорил, как ребенок, поддавшись внезапно охватившему меня буйному восторгу, который не был притворным.

– Он мертв? Но я же хотел, чтобы он умер. Мысленно. Ты говоришь, его убили. Я рад. Он этого заслуживал. Мама теперь свободна, ты свободен. Парня, который его убил, надо наградить медалью.

– Ладно, – перебил меня отец. – Хватит об этом. – Он отъехал на стуле от стола. Мама во все глаза смотрела на меня. Она была готова поверить всему, что скажу.

Но вдруг она содрогнулась. Дрожь волной пробежала по ее телу, и через мгновение эта волна перекинулась на меня.

«Она увидела во мне убийцу», – подумал я.

Ощутив легкое головокружение, я нагнулся к Пёрл, но она отползла к ногам отца. Я опустился на стул.

– Не стану врать. Я рад, что он умер. Можно я пойду?

Я встал, прошел мимо них и шагал до самой лестницы. Я осторожно наступал на ступеньки. И все то время, что я поднимался по ступенькам, как будто моя усталость тянула меня вверх, словно веревка, и я ощущал на своей спине их взгляды. Я вспомнил, что нечто подобное уже было раньше и я смотрел тогда на маму точно так же, как они сейчас на меня. Уже почти дойдя до своей комнаты, я вспомнил, как мама поднималась в свою обитель одиночества, а мы с отцом боялись, что она уже никогда оттуда не выйдет.

Нет, думал я, забираясь в постель. У меня же есть Каппи и другие друзья. Я совершил то, что должен был. Назад пути нет. И что бы ни случилось дальше, я все приму как должное.

* * *

Я все-таки слег. Заболел по-настоящему тем самым летним гриппом, который симулировал. А дядя Уайти за нас поручился. Сначала его допрашивал Винс Мэдвезин и другой полицейский племени, потом за него взялся агент Бьерке, и только тогда Уайти сдался и рассказал, что мы залезли в его загашник, нашли там бутылку виски и упились вусмерть за заправкой. Он показал им наше укромное местечко под деревьями, пустую бутылку, с которой сняли отпечатки пальцев, и мою рубашку. Мама опознала в ней ту, которую она выстирала перед тем, как я ее надел в тот самый день. Но ружья – охотничьего ружья Доу калибра 30.06 – не нашли. Меня била лихорадка, сильный жар сменялся приступами озноба, простыни были влажными от пота. Из постели я наблюдал, как золотые блики ползают по стенам комнаты. Я ничего не чувствовал, но мысли в голове роились, как пчелы в улье. Почему-то все время мне вспоминался тот день, когда я выкорчевывал побеги из фундамента нашего дома. Как же цепко они держались своими корнями за бетон. Наверное, они пробились сквозь бетонную основу, на которой стоял наш дом. Это было чудно, странно, что молодое дерево может быть таким сильным, даже если оно выросло не там, где надо. Так и мысли пробиваются, бормотал я в полубреду. Мысли. Об отцовских папках с судебными делами, о юридическом справочнике Коэна и, наконец, о той горячей запеканке, упавшей на пол. И еще о почерневшей засохшей запеканке в противне, где горка лапши превратилась в грудную клетку – человека, бизона, существа, над которым властвуют законы. Я гадал, как маме удалось вернуть дух в свое тело, и точно ли ее дух вернулся, и не ускользает ли из меня мой дух из-за того, что я совершил. А вдруг я стану Виндигу? Вдруг меня заразил Ларк? Мне пришло в голову, что в тот день, когда я выкорчевывал молодые деревца, всего-то несколько месяцев назад, я был на седьмом небе. Пребывал в полном неведении. Я ничего не знал, хотя зло уже вершило свое черное дело. Но меня тогда это еще не касалось. В конце концов эти мысли меня утомили. Я отвернулся от яркого света к стене и уснул.

– Пап, – обратился я к нему как-то раз, когда он вошел ко мне в комнату. – А Линда в курсе? Как она?

Он принес мне стакан лечебного снадобья Уайти – теплый имбирный лимонад.

– Не знаю, – ответил отец. – Она не берет трубку. И на работе не появляется.

Надо бы к ней сгонять, подумал я, а потом снова крепко уснул и проспал до следующего утра. Проснувшись, уже довольно поздно, я понял, что болезнь прошла. Ни температуры, ни слабости. Ничего. Только зверски хотелось есть. Я встал с постели и принял душ. Надел чистую одежду и спустился вниз. Деревья на краю двора приветливо махали ветками, и листья под ветром поворачивались обратной мутновато-серебристой стороной. Я налил себе стакан воды из-под крана и подошел к кухонному окну. Мама была на огороде. Встав на корточки, с дуршлагом в руке, она собирала с кустов бобы, которые мы с отцом высадили позже, чем надо. Иногда она вставала на четвереньки и так двигалась вдоль грядки. Потом снова вставала на корточки. Встряхивала дуршлаг, разравнивая собранные туда бобы. Вот почему я это совершил. И от этой мысли ощутил полное удовлетворение. Чтобы она могла спокойно встряхивать свой дуршлаг. Чтобы ей не нужно было постоянно оглядываться или бояться, что он подкрадется сзади. Чтобы она весь день собирала на огороде бобы и никто не мог бы ее напугать.