Книга Белая змея - Танит Ли

За колонной начиналась прямая, словно прорезанная ножом сквозь лес, немощеная дорога, на которой без труда разъехались бы две колесницы. На ней не было ни малейшей грязи и никакой поросли. Она шла вдаль, пока темнота не проглатывала ее. Без сомнения, она куда-то вела. Она вела к последнему видению, городу эманакир. К Ашнезии.

Книга седьмая

Ашнезия

Глава 20

Смерть и жизнь

Это было место темноты, бесформенной ночи, более гладкой, чем поверхность воды. Но вот в темноте появился огонек, собрался с силами и разросся.

Затем он обрел плоть, превратившись в женщину неестественного роста, белую, как снег на вершинах гор.

Белое тело и восемь белых рук, простертых, как лучи… Внизу тело оканчивалось хвостом огромной змеи, кольцами алебастра с зубчатыми рядами чешуек, сверкающих так ярко, будто они все время шевелились.

Выше, с бледного лица, обрамленного снежным облаком волос, которые одновременно были клубком извивающихся змей, сбегающих по плечам, взирали глаза, полные бесцветного льда. Или бесцветного огня.

Лицо Аз’тиры.

Затем сияние ее образа стало нестерпимым — и исчезло. Осталась только бесформенная темнота, более гладкая, чем поверхность воды.

Когда она выходила из храма, поднялась луна. Звезда уже взошла, и на западе и востоке небеса покрывал багрянец, сгущаясь в темноту ночи только к зениту.

С высоты храмовой террасы молодая женщина могла видеть весь город, вплоть до кольца стен. За пределами этих стен плоская местность растворялась в небытии. Сам город выглядел произведением искусства, кучкой игрушечных домиков на доске для какой-нибудь военной игры Висов. Свет Звезды и окрашенной ею луны делал его похожим на охваченную огнем кость.

Девушка покинула возвышение, спустившись по широкой мощеной лестнице, идущей по садовому склону с подстриженными деревьями, прудами и фонтанами.

Ее белизна мерцала в жарких сумерках уже не так подчеркнуто, как в храме. Возможно, кто-то стал свидетелем того, как она создала здесь, на алтаре, образ своей внутренней Сути в виде богини, хотя тишину храма не нарушило ни единого вздоха. Это было ее духовным упражнением, составляющей частью жизни, подобно вечерним и утренним прогулкам по широким проспектам Ашнезии или по равнине за пределами города, где иногда из джунглей дул теплый солоноватый ветер, а порой крадущийся тирр приходил припасть к ее ногам и униженно возил в пыли кошмарной головой. Она никогда не испытывала страха перед тиррами, ибо была одной из лучших в городе своего народа, первой среди равных.

У подножия храмовых террас под циббовым деревом стояли двое мужчин-эманакир и смотрели на нее — возможно, преднамеренно. Их белизна, подобно ее собственной, сверкала в ночи под тенью деревьев.

«Приветствуем тебя, Аз’тира», — они не сказали это вслух, а использовали мысленную речь, причем без четких слов. Она отозвалась в той же манере и продолжила путь меж бледных дворцов по одной из мраморных дорог, не имеющей имени.

Над городом висела тишина. Словно у самых примитивных созданий, у этих людей не существовало голосового общения. Звуки очень редко срывались с их губ. Они передвигались почти бесшумно. Среди них была редкостью склонность к музыке, и, наверное, никто никогда не пел. Их немногочисленные дети, с рождения проходившие отбор и растущие под жестким контролем, вели себя так же тихо, как и взрослые.

Вдоль дороги стояли одни дворцы, перемежающиеся обелисками или святилищами. Такие места, сейчас тающие в свете ламп, были украшены парками и рощами. Кроме них, в Ашнезии почти ничего не было. Но под особняками и лужайками, под улицами город пронизывали переходы и комнаты, в основном сделанные людьми, где крутились колеса вседневной жизни. Ашнезию обслуживали рабы, и построили ее тоже рабы. Когда-то смуглые таддрийцы, отты, корлы и более темные закорианцы были объединены в смешанную, специально выведенную расу, уже несколько поколений которой выросли на положении рабов для выполнения рутинной работы в городе.

После получасовой прогулки, не встретив более никого, Аз’тира пришла к себе. Ее дом располагался на возвышении, не огороженный, лишь окруженный двором, выложенным мозаикой. Около лестницы находилось высокое сооружение с колоннами — Святилище Ральднора, по которому и узнавали дом Аз’тиры.

Она поднялась по ступеням, прошла по мозаике, вошла в открытые двери. За неосвещенной передней, штукатурка которой была покрыта смутно различимыми фресками, лежал круглый расписной зал дворца эманакир. Под высоким потолком на тонких цепях раскачивались призрачные светильники-лотосы. Ни один раб не пришел, чтобы зажечь их.

Аз’тира пересекла зал, поднялась еще на несколько ступеней и вошла внутрь башни, в большую пустую комнату с единственным окном из дымчатого стекла. Перед этим окном, выходящим на восток, она замерла. Ее неподвижность была совершенной, как у статуи, казалось, она даже не дышит.

Ее чистое сознание собралось в самом центре разума. Она прислушивалась, но не к звукам.

Местом ее рождения была Равнинная деревня из пяти хижин. Она появилась на свет с белыми глазами, и, наверное, даже ее матери не нравился их взгляд. Когда на головке девочки начали прорастать волосы, похожие на серебряный лен, о ней узнали и забрали в храм.

Ее родители, исчезнувшие в первый год жизни и забытые, чистокровные золотоволосые жители Равнин, постоянно пользовались мысленной речью. В остальном это были невежественные, закоснелые люди, живущие обособленно. Именно в подобных семьях обычно и появлялись дети-альбиносы.

Еще до того, как научилась ходить или говорить словами (даром мысленной речи дети Равнин наделены с первых месяцев жизни), Аз’тира попала в Хамос, этот избегающий чужаков город на юге Равнин. Здесь она росла среди таких, как она сама, хотя их не связывали кровные узы, и проходила обучение, как все подобные ей дети, во время которого среди них волей случая выявлялся лучший, наиболее безупречное порождение Анакир.

Для любви и добра в этом замкнутом круге не оставалось места. Но Аз’тира не утратила ни любви, ни доброты, ибо никогда не видела вокруг жестокости или несправедливости. Здесь не могло быть лжи. Хотя их обучали пользоваться разговорным языком Виса, а также светлого Континента-Побратима за морем, в общении сохранялись сотни тысяч оттенков мысленного диалога. Дети рано учились тому, как отбиваться и защищаться от проникновений и сигналов разума. В отличие от торговцев Вардата и Мойхи, они не давали угаснуть ничему из своего сверхъестественного дара. Эманакир также называли себя детьми Истины.

Они были холодным народом — так их всегда называли не только Висы, но даже золотоволосые люди, их дальняя родня. Но зачем им была нужна теплота? Страсти и душевные излияния — соль и сахар, которыми слепые разумом приправляют мясо отношений. Эманакир просят то, что желают, и отказываются от того, что не могут оплатить. Теперь, когда они стали могущественными и самодостаточными, когда их легенда пропитала весь Вис, когда они поверили, что являются богами, они не слишком тосковали по человеческому.