Книга Венедикт Ерофеев: посторонний - Олег Лекманов

В итоге к Ерофееву-младшему отец выбрался не в двадцатых числах ноября 1982 года, как собирался первоначально, а только к 3 января 1983 года, то есть — ко дню рождения сына.

С лета 1982 года Венедикт и Галина больше не имели постоянного жилья в Абрамцеве, но у них оставалось там множество друзей и приятелей, на чьих дачах Ерофеев проводил летние и осенние дни и даже недели (в первую очередь здесь нужно назвать имя Сергея Толстова). «Помню хорошо один эпизод, — рассказывает Марк Гринберг. — Мы были в Абрамцеве, сидели на крылечке, курили и услышали по нашему радио, — а это было то ли первое сентября 1983 года, когда случилась история с корейским авиалайнером, то ли следующий день, — услышали мутное первое сообщение о том, что этот самый лайнер проследовал куда-то… Я сказал: ничего не поймешь, может, и правда какой-то инцидент… Хотя я был уже взрослый дядя, мне почти 30 лет было в этот момент. А Веня на меня с удивлением посмотрел и сказал: „У, теленок, ты разве не понял, что наши грохнули пассажирский самолет? Пошли слушать „голоса“, сейчас скажут“. Он меня удивил тогда не столько проницательностью, сколько мгновенной готовностью предположить самое худшее»[788].

К концу 1983 года отношения между Венедиктом и Галиной Ерофеевыми опасно обострились. Одной из причин стало ерофеевское, скажем так, донжуанство, которое наконец положило предел даже ангельскому терпению его жены. «Атмосфера в доме чуть разрядилась после 7 ноября; до того речь шла уже о разводе и размене нашей квартиры на две однокомнатные по разным (как можно более удаленным) концам города, — еще 13 ноября 1982 года докладывал Ерофеев в письме к сестре Тамаре. — Я, как и всегда, был невинен; виновно „бабьё“ — не надо бояться этого вульгаризма».[789] Далее Ерофеев юмористически описывал Тамаре соперничество и столкновения в женской части своего окружения, упоминая восемь имен, — в том числе жену Галину и Валентину Ерофееву, которая по его словам «грозилась разбросать всех Ольг, Ирин и Юль с балкона 13-го этажа»[790]. «Он был интриган, это однозначно. Он ужасно любил всевозможные интриги с участием разных дам, — вспоминает актриса Жанна Герасимова, познакомившаяся с Ерофеевым как раз в 1983 году. — Он окружал себя женщинами, любил или не любил их — это уже не имело значения, но так, чтобы все это клубилось вокруг… Ненависть, ревность… А он этим как бы питался».

Но не только Галина в этот период проявляла сильное недовольство Ерофеевым, но и Ерофеев — Галиной. Именно жену Венедикт был склонен винить в том, что летом 1983 года его поместили в психиатрическую клинику. Игорь Авдиев, явно с подачи самого́ Ерофеева, прямо назвал его водворение в клинику им. П. П. Кащенко «деянием Галины Носовой»[791]. Ей и раньше случалось принимать участие в отправке мужа на Канатчикову дачу, однако на этот раз Венедикта что-то явно насторожило и раздражило больше обычного.

Как это почти всегда бывает, однажды возникнув, разговор о расставании и разделе имущества возобновлялся между супругами вновь и вновь. «Галя в 84 году, пребывая в болезненном состоянии, подала заявление на развод», — со слов Ерофеева позднее записала в дневнике Наталья Шмелькова[792]. Похоже, автор «Москвы — Петушков» решил всерьез воспользоваться этим поводом, чтобы, наконец, официально зарегистрировать свои многолетние отношения с Юлией Руновой.

Дело дошло даже до осмотра Венедиктом нового жилья, которое могло бы достаться ему в случае размена с Галиной. «Звоню Юле, приглашаю на смотрины ждановской квартиры. Охотно соглашается», — записал Ерофеев в дневнике 8 января 1984 года[793]. «В ожидании квартирных смотрин и расторжения брака Галина появляется вечером и призывает быть готовым к завтра», — отметил он в своем блокноте 9 января[794]. 10 января в дневник Ерофеева была внесена такая запись: «Я с каждым днем все одушевленнее. Дворец расторжения браков. Долгая, но веселая морока. Галина мрачна, как окунь. Звонок к Юлии о состоявшемся. О чувстве свободы. И пр.»[795] И наконец, 11 января в блокноте появилась следующая запись: «Итак, ожидать до 10 апреля. А покуда — я один»[796].

1 и 2 февраля Ерофеев провел у Руновой, предаваясь «воспоминаниям и прожектам»[797]: «О женитьбе, о перемене фамилии, о будущей квартире. Юлия на все согласна»[798]. Однако 7 февраля Галину Ерофееву на несколько месяцев поместили в психиатрическую клинику — ее развод с Ерофеевым автоматически откладывался. Пребывая в больнице, Галина «свою мать и тетку умоляла уговорить Веню взять заявление обратно»[799]. В течение оставшихся месяцев 1984 года ситуация оставалась в подвешенном состоянии, и Ерофеев жил то на улице Удальцова, где получила квартиру Юлия, то у себя на Флотской, куда 28 июля возвратилась Галина. В августе Ерофеев и Рунова вместе побывали на Кольском полуострове — это путешествие оказалось последним визитом Венедикта в родные края. «Все случайные встречи, и последняя на каком-то концерте, уже после операции на горло, когда он говорил голосом робота, начинались фразой „Поехали на родину!“», — вспоминает Елена Романова.

И все-таки в конце концов Ерофеев остался на Флотской улице с Галиной. «У него одно время была мечта соединить свою жизнь с Руновой, — итожил Игорь Авдиев. — Он уже собирался покинуть Галину, все к этому шло: он ездил вместе с Руновой на север, подолгу жил у нее, уже чуть ли не вещи к ней перевозил, — как вдруг Галина заболела. Вызвали доктора Мазурского, и тот ее положил в психбольницу (она тогда в первый раз попала в больницу). И Веничка совершенно переменился; все разговоры о том, чтобы оставить Галину, прекратились. Он понял, что бросить Галину в таком состоянии было бы безнравственно».