Книга Кавказская война. В 5 томах. Том 5. Время Паскевича, или Бунт Чечни - Василий Потто

Менее удачлива была другая партия. Она пробралась еще далее, к урочищу Бургон-Можару, но там наткнулась на ногайский кордон и при отступлении потеряла одного человека убитым и двух ранеными. Но если принять во внимание, что ногайцы потеряли также двух человек и шесть лошадей убитыми, что горцы успели мимоходом изрубить еще двух крестьян, работавших в поле, то перевес, даже и в этом случае, все-таки остается на стороне неприятеля. Вообще летние месяцы 1828 года были роковыми для линии, в пределах которой каждая встреча с горцами вела за собой гибель и разорение. Но они все-таки бывали. Старики рассказывают, например, следующий случай: ехал невдалеке от Ставрополя верхом старый казак Хоперского полка Загудаев. Ехал он один и как раз наткнулся на партию. Горцы его окружили. Загудаев неторопливо сошел с коня, вынул из чехла винтовку и крикнул: “Кто первый возьмется за ружье, тот не жилец на свете”. Горцы, быть может, и не поняли то, что он крикнул, но поза и жесты были так выразительны, что они сняли блокаду и объехали его стороной.

В другой раз сами горцы растеряли свою добычу потому, что были поставлены в такое положение, когда им волей-неволей пришлось разрешать известную загадку, как переправить волка, козу и капусту так, чтобы волка не оставить с козой, а козу не оставить с капустой. Дело в том, что четыре горца, забравшиеся в лес под Николаевской станицей, захватили в плен трех казаков и двух девок. Кубань была в разливе, и лошадь более двух человек на плаву поднять не могла; пленных же было больше, нежели хищников. Посоветовавшись между собой, они решили так: двое перевезут сначала девок; один останется их караулить, а другой вернется назад, чтобы переправить сразу трех казаков. Казаки между тем внимательно следили за начавшейся переправой, – и вот, когда два горца, перевозившие девок, стали перебывать главное течение Кубани и не могли уже вернуться назад, они крикнули: “В ростичь, братцы!” – и кинулись в разные стороны. Этим способом двум из них удалось уйти, но более тяжелый на подъем казак Савельев был настигнут и изрублен. Казаки, прискакавшие к Кубани, слышали еще на том берегу русские голоса, но не решились рисковать жизнью из-за девок и повернули назад. В официальном журнале значится, однако, что казаки не нашли через Кубань переправы.

Жаркое сухое лето наконец миновало; наступало еще худшее время – надвигалась осень: не та благодатная кавказская осень, о которой так много говорят и пишут, но осень, как ее понимают в нашей северной России, угрюмая, с дождями, туманами и слякотью. Такой она была в 1828 году и наступила тотчас за последними днями августа. Ненастью и туманам неприятель часто бывал обязан успехами своих нападений. Туман был опаснее ночи. Ночью слух делает для человека то, в чем отказывает ему зрение; в туман оба главные органа самосохранения, глаз и ухо, одинаково бессильны предохранить человека от опасности.

В один из первых дней сентября, когда все пространство между землей и небом заволокла непроницаемая масса серого тумана и в нескольких шагах от себя нельзя было различать предметов, – из Дикоконского ущелья, названного так потому, что в нем водились когда-то дикие торпаны, выехало пять всадников. Они долго и внимательно озирались во все стороны и только удостоверившись, что кругом все тихо, начали осторожно подаваться вперед к стороне Бургустанского укрепления. Скоро они заметили впереди какие-то движущиеся точки, и привычный глаз их различил табун. Отхватить этот табун было для них делом одного мгновения; но гик и ружейный выстрел, которым они спугнули лошадей, услышаны были в станице, откуда тотчас выскочил очередной резерв. В густом тумане не было видно ни зги; преследовать неприятеля по пятам было нельзя; казаки взяли наперерез и, опередив горцев, заняли вход в Дикоконское ущелье. Партия, гнавшая табун, очутилась в безвыходном положении: впереди казаки, сзади вот-вот покажутся новые резервы с соседних постов, а миновать ущелья нельзя – это единственный горный проход в этой части края. Слабая надежда, что другая партия, оставшаяся в ущелье, отбросит казаков – исчезла. Партия действительно встретила их бойким огнем, но донцы, спешившись, засели за скалы, а между тем послали в станицу за помощью. Горцев выручило другое, никем не предвиденное обстоятельство. В то время, как в Дикоконском ущелье гремела перестрелка, с валов Бургустанского укрепления вдруг грянул пушечный выстрел, за ним другой... третий... и началась канонада. Казаки оторопели. “Братцы! Ведь это станицу берут!” – крикнуло несколько голосов, и казаки, забыв о табуне, во весь опор понеслись назад к укреплению.

Тревога оказалась, однако, фальшивой. К Бургустану подходила рота, которая, заблудившись в тумане, неожиданно явилась перед укреплением не с той стороны, откуда ее ожидали. Часовой, заметив какую-то толпу, подвигавшуюся прямо на крепость, принял ее за неприятеля. Несчастную роту засыпали гранатами и ядрами. К счастью, благодаря тому же туману, выстрелы никому не причинили вреда; но пока разобрали, в чем дело, и остановили канонаду, горцы, воспользовавшись сумятицей, подоспевшей для них так кстати, прогнали табун через ущелье.

С наступлением осенних ночей неприятель стал прорываться через Кубань уже несколькими партиями и простер свои набеги до самых северных границ Кавказской области. Он перешагнул бы через них, если бы только имел надежных проводников, и, таким образом, мог бы очутиться даже на земле тех самых казаков, распущенности которых обязан был своей вольницей. Особенно поразил всех разгром богатых Надеждинских хуторов, стоявших невдалеке от Ставрополя. Горцы нагрянули на них перед светом. Хутора запылали, и не прошло получаса, как обвалившиеся трубы печей одни печально высились над кучей золы и мусора. Там, где жили люди, остались только признаки недавнего их пребывания. Из шестнадцати душ, захваченных в роковую ночь на хуторе, не спаслось ни одного человека: четверо были убиты, двенадцать увезены в плен. Скот, который горцы не успели выгнать из сараев, сгорел вместе с ними; имущество также сгорело или было разграблено.

Не успели опомниться в Ставрополе от этого происшествия, как сделаны были три новых нападения, – погибли опять хутора отставных казаков Рыбалкина и Паншина, и угнан был большой табун Хоперского полка, ходивший на речке Калаусе. Замечательно, что во всех этих случаях неприятель ни разу не был настигнут казаками. Только на Калаусе он имел жаркую схватку с ногайцами, которых собрал на тревогу урядник Косякин, временно исправлявший в то время должность ногайского пристава. Это был уже третий случай, когда ногайцы одни, без содействия казаков, вступали в открытый бой с противником. Двадцать человек, имея в голове Косякина и князя Эдигара Мансурова, прибывшего сюда погостить из Тахтамыша, смело ударили в шашки на шестьдесят горцев и отбили половину табуна; но отбить остальную половину не удалось – не хватило сил.

В то время, как мелкие шайки, пользуясь густыми туманами, совершали свои экскурсии в окрестностях Ставрополя, над старой Кубанской линией также собиралась гроза – готовилось большое вторжение, затеянное в горах двумя ногайскими султанами: Саго и Саламат-гиреем. К счастью для нас, между предводителями во время их совещаний возникли разногласия, окончившиеся обоюдной ссорой. Они разошлись врагами. Саго остался при партии, а Саламат скрылся и через своих лазутчиков дал знать обо всем генералу Антропову. Линия тотчас оповещена была об опасности, и командир Кавказского линейного казачьего полка майор Васмунд стянул небольшой отряд в станицу Казанскую.