Книга Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис

– La Diosa, – почтительно обратилась Сарита к Лале, и та обернулась. – Наше путешествие подходит к концу. Пойдем туда, где он жив сейчас, и благословим его напоследок.

Лала поколебалась, подыскивая для ответа какую-нибудь насмешку. Она же с самого начала говорила, что вся эта затея – лишь глупая трата времени, старушенции надо это напомнить, правда момент неподходящий. «Не сейчас, – предостерегла она саму себя. – Не здесь». Вот когда придет хорошенько в себя, тогда уж она скажет все, что думает про это. Смахивая проклятые слезы, она кивнула и вслед за своей спутницей вышла из зала.

* * *

Задержусь здесь еще немного, вдыхая атмосферу этого места и слушая забытые разговоры. Я любил такие занятия и до сих пор чувствую жар от тогдашнего огня вдохновения. Моя новая программа, которую я назвал «Видение тольтеков», привлекла новые поколения учеников, она поощряла их начать путь обратно к здравому смыслу. Я смотрю в глаза моим ученикам, вижу, как страстно они хотят учиться, и это напоминает мне, какая сила была в тех ежемесячных семинарах, как важны они были. Благодаря им я смог опробовать новые способы обучения, которые помогли ученикам по-настоящему изменить жизнь. Конечно, им хотелось знаний. Ум так устроен, что ему необходимо поглощать новую информацию, которой он потом непременно должен поделиться с другими. В знаниях, которые я давал им, не было ничего нового, но они позволяли посмотреть на все свежим взглядом. Они побуждали к особому виду самосозерцания, бросавшему им вызов, и указывали путь к такой свободе, о которой и помыслить было невозможно. Я хотел, чтобы каждый ученик оценил, какими возможностями наделен его ум. Я хотел, чтобы каждый понял, что он герой, выполняющий миссию спасения человека.

Воодушевление учеников на этом семинаре усиливалось с каждым новым прозрением. Не обошлось, разумеется, и без других эмоциональных последствий. Когда нарушается равновесие ума, появляются возможности для изменений, но зачастую малейшему такому нарушению противятся даже те, кто настаивал, что жаждет его. Преобразование личности происходит в результате серьезных сдвигов в восприятии и реагировании. Этот процесс может быть неприятным, поскольку ум не хочет замечать себя, брать на себя ответственность за свои истории и меняться. Когда ум активно сопротивляется, эмоциональному телу приходится расплачиваться за это.

Как я уже говорил, если кто-то из учеников не мог пойти за пределы страха и гнева, порождаемых серьезными изменениями, вполне разумным выходом было позволить им найти иной путь к осознанности. Нельзя было допустить, чтобы они использовали Мигеля против самих себя. Я тоже ощущал эмоциональные последствия, когда отпускал их, но таким ученикам необходимо было учиться больше верить в себя – и меньше в меня. Я доверял жизни и всех их поощрял к тому же. Уважая других, мы позволяем им иметь те видения, которые нужны им. Если мы любим других, то не противимся их выбору – не важно, понятен он нам или нет.

Эмма покинула мое видение до того, как начались эти новые семинары. Она решила отбросить последний костыль и продолжить свой путь без меня. Она хороший воин: может в одиночку принять вызов, отважиться на новые видения и рискнуть пуститься в неизвестное. Может быть, она чувствовала, что осталась одна, но между нами всегда была сильная связь. Я отпустил ее и стал ждать – так же я поступил в отношениях с Дхарой, так же поступаю и буду поступать в отношениях с сыновьями.

Как ни больно было отпускать Эмму на физическом уровне, я совершил этот выбор из уважения и желания быть великодушным. Я вполне понимал, что мы можем никогда больше не увидеться. При мысли об этом мне становилось не по себе. Но мог ли я подарить ей что-нибудь ценнее свободы? Никто не может стать мастером, не практикуя, не ведя одинокую войну с голосом знаний и не побеждая. Я ожидал, что, если ей станет слишком трудно воевать, она придет ко мне. Я всегда с радостью принял бы ее обратно в свое видение, в свои объятия. Она, как и прежде, оставалась в моем сердце.

Как всегда, все должна была решить любовь. Даже сейчас сердце мое наполнено. Мое тело борется, пытаясь не потерять связь с силами жизни, и откликается на каждый мысленный образ, на все тончайшие душевные движения, исходящие от памяти. Жизнь дает мне все средства для этой борьбы. Каждый человек в моей жизни сейчас – союзник моего разума. Все, чему я научился, все, что испытал, помогает мне выжить. Задействовано все, что живет, все, что движется, – все, что выходит за пределы знаний. Когда я не думаю, я осознаю. Осознаю все. Я осознаю то, что есть, и то, что, кажется, когда-то существовало. Осознаю вестника по имени Мигель, послание, которое он нес, и любовь, которую он отдавал.

Когда появляется осознанность, реальность меняется. Тогда мы начинаем понимать, что быть живым – это и есть цель, а все, что мы делаем, пока живем, – выражение нашего искусства. То, как мы думаем, разговариваем и ведем себя, определяет качество этого искусства. Мы есть жизнь, но мы так долго воспринимали все с точки зрения ума, что нам трудно увидеть то, чего не видит он. Ум отрицает свою отдельность, когда говорит: «Я чувствую себя хорошо» – или: «Я чувствую себя плохо». На самом деле ум не чувствует, чувствует тело. Ум рассказывает историю о чувстве вины, гневе или просто смущении, а все последствия ложатся на тело.

Я предлагал моим тольтекским видящим посмотреть в зеркало, в глаза человеку и позволить рассказчику представиться, начав со слов: «Меня зовут…»

Если ум услышит себя, то он способен на изменения. Наверное, осуждение себя – одно из самых любимых его блюд, но, чтобы что-то поделать с этой склонностью, необходимо сначала ее распознать. Как только ум понимает, что он хищник, он начинает превращаться в союзника. Ум может постоянно создавать для человека проблемы, но он же способен находить удивительные решения. У него прекрасное воображение. Мы ведь все время представляем себе разговоры, которых не было. Мы воображаем себе иные реальности и явления, которые только предстоит открыть. Мы заново прокручиваем в голове прошлое и фантазируем о будущем. Мы видим в воображении богов и демонов. Мы представляем себе ужасы и чудеса. Из всего, воображаемого нами, одержимость демонами, пожалуй, самое интересное, она многое нам открывает. О ней говорится во всех человеческих культурах. Кто-то боится одержимости, кто-то, отшучиваясь, не обращает на нее внимания, но она реальна.

Мы знаем, что значит владеть какой-нибудь вещью. Мы покупаем что-нибудь, платим за это, вымениваем за что-нибудь ценное, и она становится нашей. Даже людей мы считаем своей собственностью: тех, кого любим, детей, которых растим, работников, которым платим зарплату, страну, в которой живем. В большинстве культур обладание считается очень важным, а у многих народов владение другими людьми – общепринятая практика. Но мы не замечаем, что все люди сами являются чьей-то собственностью, независимо от их убеждений и традиций. Ими зловещим образом овладевает нечто изнутри. Человеческое тело становится одержимым знаниями.

Несколько лет назад я говорил об этом перед большой аудиторией. Одна женщина встала, чтобы поделиться своим мнением, и я почувствовал, что за всеми ее словами стоит сильный гнев. Казалось, она отвечает на что-то, сказанное мной. Я пригласил ее на сцену. Она холодно позволила мне обнять ее, и я предложил ей подробнее рассказать о своей жизни, изложить свои взгляды и даже выразить гнев – дать ему волю. Она заговорила, сначала нерешительно, затем все раскованнее. Чем дольше она говорила, тем агрессивнее становилась. Я молча стоял рядом с ней, а она разразилась тирадой, клеймя мужчин, Бога, жизнь. Голос ее звучал все громче, ее затрясло, а лицо ее приняло демоническое выражение. В зале улыбки сменились тревогой, а потом потрясением. У многих в глазах был страх.