Книга Розы на руинах - Вирджиния Клео Эндрюс

Бабушка тихо плакала. Я тоже плакал и не мог понять, кто прав: он или она?

Джон Эймос все говорил, говорил… говорил ужасные, скверные, грязные слова, которые обычно мальчишки пишут на стенах туалетов. Старик вроде Джона Эймоса не должен говорить так, особенно с моими бабушкой и мамой.

– Джон, – закричала наконец бабушка, – разве ты не отомщен? Этого тебе мало? Выпусти нас, и я сделаю все, что хочешь, буду твоей женой в том смысле, как ты хочешь, только не подвергай еще большим испытаниям мою дочь. Она очень больна. Ее надо поместить в больницу. Если ты позволишь ей умереть, полиция сочтет это убийством.

Джон Эймос засмеялся и стал взбираться по ступеням.

Я смотрел на него и не мог сдвинуться с места. Я был в замешательстве: кому верить, кто прав?

– Барт! – закричала вдруг бабушка. – Беги скорее к отцу! Расскажи ему, где мы! Беги, беги!

Я смотрел то на Джона Эймоса, то на дверь широко открытыми глазами… и не знал, что делать.

– Пожалуйста, Барт, – попросила она. – Расскажи отцу, где мы.

Будто темная тень Малькольма нависла надо мной. Тьма закрыла мне глаза. Я пытался повернуться и уйти. Но вместо этого продвинулся вперед. Я хотел знать всю правду.

Из темноты раздался тонкий мамин голос:

– Да-да, мама! Я поняла все, что ты сказала. Мы все, независимо от того, кто выжил, а кто нет, были обречены, когда ты вернулась в Фоксворт-холл и заперла нас. А теперь, спустя годы, мы умрем только потому, что этот спятивший старый дворецкий обманулся в своих ожиданиях наследства, обещанного ему мертвецом, – и если ты веришь хоть чему-нибудь из этого, то ты такая же сумасшедшая, как и он.

– Кэти, не надо отрицать правду только из ненависти ко мне. Ты же все видишь. Разве ты не видишь, как Джон использовал в своих целях твоего сына, сына моего Барта? Разве ты не понимаешь, что это тонко спланированная и блестяще исполненная месть? Он погубил сына человека, которого ненавидел; человека, занявшего его место; потому что мой отец заставил бы меня выйти замуж за Джона, если бы не Барт! Ты не знаешь ничего: ты не знаешь, как принуждал меня отец, как говорил, что я обязана повиноваться, что Джон достойный его наследник… Он подразумевал – наследник половины состояния, и не подозревал, а может быть, и подозревал, что Джон метил на все его состояние! А теперь, когда мы с тобой умрем, то виновным признают не Джона, нет, – виноват будет Барт! Это Джон убил Клевера, а потом и Эппла. Это Джон всю жизнь мечтал быть могущественным и богатым, как Малькольм. Это не выдумки: сколько я живу с ним, я все время слышу, как он несет вполголоса всю эту безумную чепуху.

– Как и Барт, – добавила мама тихо, но ее голос был четко слышен. – Барт представляет себя очень старым и слабым, но богатым и всесильным. Бедный Барт. А Джори, что он сделал с ним? Где Джори?

Отчего она жалеет меня, а не Джори? Я встал и побежал.

Неужели я и в самом деле сошел с ума, как Джон Эймос? Или я убийца в душе, как и он? Я не знаю сам себя.

Я ослеп, глаза мои застилала пелена; движения были опрометчивы и неловки; ноги стали свинцовыми, но все-таки я выбрался наверх по этой бесконечной старой лестнице.

Ожидание

Мне он был более чем отцом: ведь лишь его я видел, пока рос. Наша связь была глубже, чем просто родственная. За ним бы я пошел всюду. Стоило ему сказать мне, что я должен делать, и я, не раздумывая, исполнял. Не зря говорится: нет худа без добра; ведь только теперь я осознал, что он значит для меня.

Мы с папой еще раз направились в дом по соседству. Барта нигде не было видно весь день. Как глупо было с моей стороны позволить ему улизнуть, когда я всего лишь повернул голову, чтобы посмотреть, как Синди подражает мне, танцуя.

Мама пропадала уже полные сутки.

Старый дворецкий, ворча, открыл нам дверь.

– Мать никуда не улетала, – холодно и твердо сказал папа, глядя на дворецкого в упор.

– Вот как? Ну что ж, она всегда была неорганизованной женщиной. Наверное, поехала навестить каких-нибудь друзей. Здесь у нее друзей нет.

– Курите дорогие сигареты, я вижу, – колко отметил папа. – Я помню, когда мне было семнадцать и я лежал, спрятавшись от вас с Ливви за софой, вы курили те же сигареты – французские, кажется?

– Вы правы, – сказал Джон Эймос с усмешкой. – Перенял вкусы старика Малькольма Нила Фоксворта…

– Вы подражаете моему деду, не так ли?

– Вы так думаете?

– Да. Когда я в прошлый раз обыскивал дом, я нашел в одном из шкафов кучу дорогой мужской одежды – ваша?

– Я женат на Коррине Фоксворт. Она моя жена.

– Чем вы принудили ее к замужеству?

– Некоторым женщинам необходимо для уверенности иметь при себе мужчину. Она нуждалась в компаньоне. Как вы видели, она до сих пор обращается со мной, как с прислугой.

– Думаю, дело не в этом, – процедил папа, разглядывая прищуренными глазами его новый костюм. – Скорее всего, это вы позаботились о своем благосостоянии… в особенности предполагая ее возможную смерть.

– Как интересно, – ответил Джон Эймос Джексон, вынимая изо рта сигарету. – Но я уже приготовился к отъезду. Я лечу в Виргинию, где, я полагаю, мы с женой встретимся после ее дружеских визитов. Хотя несколько лет назад ее дочь и подорвала ее общественную репутацию в штате Виргиния, о чем вы, несомненно, знаете, но она хочет вернуться туда несмотря ни на что.

– С чего бы это? – парировал отец.

Джон Эймос усмехнулся:

– Она намерена провести реконструкцию Фоксворт-холла, доктор Шеффилд. Фоксворт-холл возродится из пепла, как феникс!

Папа замолчал, а потом произнес вполне обычным голосом:

– И насколько далеко зашла реконструкция?

– Идет полным ходом, – гордо ответил Джон Эймос. – И вскоре я буду править там, где когда-то правил Малькольм, а его прекрасная надменная дочь будет в моей власти. – Он захохотал, как сумасшедший, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. – Я заставлю ее сделать косметическую операцию, убрать с лица все морщины; она выкрасит волосы в золотой цвет и будет сидеть у моих ног, когда я стану обедать. А за моей спиной будет стоять один из моих кузенов, как я стоял в свое время. Только теперь я буду хозяином.

Видно было, что папа ошеломлен.

– Вы будете хозяином разве что в тюремной камере, – сказал он и отвернулся.

– Папа, – спросил я, когда мы пришли домой, – ты веришь, что будет так, как сказал этот старый дворецкий?

– Пока не знаю. Но я теперь понимаю, что он умнее, чем я думал. Когда я, бывало, глядел в Фоксворт-холле на его лысую голову, я никогда не подозревал, что у него может быть какая-то власть. Он мне казался просто одним из слуг. Теперь я вижу, что он спланировал свою месть много лет назад и осуществлял ее год за годом.