Книга Верни мне мои легионы! - Гарри Тертлдав

— Назад! Сделаем для наших товарищей все, что сможем!

С одобрительными возгласами конница развернулась и поскакала обратно, на юго-восток.

Нумоний извлек из ножен меч. Он очень надеялся, что вид множества скачущих всадников напугает германцев. Очень надеялся, потому что на сечу рассчитывать не приходилось. С мечом в правой руке всадник удерживался в седле лишь с помощью левой и, чуть ослабив хватку, мог запросто слететь на землю.

Конные копейщики были в столь же затруднительном положении. Они не могли нанести удар, усилив его весом и скоростью скачущего коня, ибо сила толчка неминуемо выбила бы их из седла. Предпринять такую попытку, чтобы шлепнуться за хвостом своего скакуна, мог только болван. Вот если бы можно было держаться за седло ногами так же крепко, как и руками!

Нумоний рассмеялся. И он еще размышляет о болванах! Да если бы такое было возможно, кто-нибудь наверняка уже придумал способ.

Смех его тут же утих. Да, Вала Нумоний мог представить себе германцев, нападающих на римлян, но не мог вообразить столь огромной толпы варваров, дико вопящих, потрясающих оружием. И уж конечно, не мог вообразить, что римская кавалерия не сумеет отогнать дикарей, засыпав их стрелами. Но в такой дождь стрелять было невозможно: лук с намокшей тетивой был так же бесполезен, как лук вообще без тетивы.

Чтобы помочь товарищам (если тут можно было чем-то помочь), следовало сойтись с германцами в рукопашной, а кто знал, как много варваров обрушилось на легионеров? Нумоний вел за собой несколько сотен кавалеристов: в армии Рима основной силой являлась отнюдь не кавалерия, а пехота. Конница служила для разведки, для преследования разбитого врага, но судьбу сражений решал строй пеших легионеров.

Так было принято испокон веков, и столетия победоносных войн подтверждали правоту подобной стратегии. Поражение, нанесенное поколение назад парфянской конницей легионам Красса, являлось исключением, лишь подтверждающим правило. В любом случае опыт парфян не годился для Валы Нумония. Начать с того, что у парфян имелась целая конная армия, а у него — лишь одно подразделение. Хриплые крики возвестили о том, что германцы заметили приближение римлян, и навстречу коннице тут же полетели копья. Ржание раненого скакуна слилось с криком раненого всадника. Конь с копьем в животе зашатался и рухнул, сбросив седока. Лошадь, скакавшая позади, налетела на упавшее животное, и еще один всадник с криком вылетел из седла.

Нумоний замахнулся на германца мечом, но варвар со смехом отпрыгнул, а начальник конницы в пылу чуть не отсек правое ухо собственной лошади. Варвар подхватил с земли камень с кулак величиной и швырнул в римлянина.

Германец поторопился — если бы он позволил Нумонию проскакать мимо и бросил камень сзади, он запросто сбил бы конника на землю. Но римлянин заметил его движение и припал к конской шее. Камень задел-таки левое плечо Нумония, и тот невольно вскрикнул, скорее от испуга, чем от боли. Спустя мгновение он понял, что не ранен. А еще понял, что его кавалерия не сможет отбросить дикарей от римской пехоты.

Шла рукопашная схватка, в которой противники смешались, и передние ряды римской пехоты уже полегли. Что успели сделать германцы? Оценить всю картину боя было трудно, но огромная толпа варваров вклинилась между отрядом Нумония и хвостом колонны пехотинцев, и прорубиться через такое множество варваров конникам нечего было и надеяться.

Нумоний рубанул сзади варвара, собиравшегося пронзить копьем другого верхового. Германец подпрыгнул от изумления и взвыл, словно волк; из его рассеченного правого плеча хлынула кровь.

Римлянину, спасшему в бою жизнь товарища, полагалась награда, но Вала Нумоний сомневался, что сможет ее востребовать. Впрочем, награда сейчас беспокоила его меньше всего. Командир дикарей орал и жестикулировал, стараясь послать как можно больше людей на окружение римских конников. Был ли этим командиром Арминий, многому научившийся у римлян? Нумоний не мог сказать наверняка, вглядеться как следует мешала дождевая завеса. Однако дикарь смахивал на Арминия. А если так, Вар ошибался во всем. Наместник ничего не делал наполовину, и если уж совершал промашку, то промашку смертельную.

Еще один германец метнул копье, с такой силой, что острие пробило наголенник Нумония и задело его ногу. Наголенник все же ослабил силу удара, иначе рана была бы куда страшнее.

Нумоний вырвал копье и неуклюже швырнул обратно.

Потом пришла боль. Теплая струйка крови стекала по ноге, смешиваясь с холодными струями дождевой воды. Нумоний не мог даже посмотреть, насколько опасна рана: для этого пришлось бы отстегнуть пробитый наголенник, а он не хотел снимать доспех посреди битвы, рискуя получить еще один удар.

При мысли о том, что в него могут попасть еще раз, Нумоний почувствовал, как тлевший в нем огонек паники разгорелся в целый костер. Нет, в огромный пожар! Боль и вид дикарей, рвущихся уничтожить его людей, заставили командира конницы выкрикнуть такие приказы, что многие всадники уставились на него вытаращенными глазами.

— Отступаем! — заорал он. — Спасайся, кто может! Легионерам конец! Спасайся, кто может!

Он развернул лошадь, вонзил шпоры в ее бока, и животное, заржав, рвануло с места так резко, что едва не сбросило седока. Нумоний, однако, удержался в седле, отчаянно в него вцепившись, а потом лошадь успокоилась и выровняла бег. Многие кавалеристы пустились наутек вместе с командиром: некоторые обгоняли его, мчась, как выпущенные из баллисты снаряды. Может, они и спасутся.

«Может, я спасусь», — подумал Нумоний.

Эгоистичный страх заставил его забыть обо всем на свете.

Между тем среди кавалеристов нашлись и такие, которые постарались сделать все возможное для спасения своих товарищей, хотя понимали, что могут погибнуть сами. Оглянувшись через плечо, Вала Нумоний увидел, как германцы стаскивают с лошади всадника и — расчетливо и неторопливо — прикалывают его копьями. Ему даже показалось, что он слышит хриплый, лающий смех дикарей. Но конечно, то была лишь игра воображения — он находился слишком далеко.

«Может, я спасусь, — думал он вновь и вновь, гоня лошадь на северо-запад. — Может, я спасусь. Может. О боги, молю вас! Молю только об одном — пусть я спасусь!»

Мужская плоть под плащом Арминия возбудилась и затвердела, как будто самая прекрасная женщина Германии танцевала перед ним обнаженной. План, вынашиваемый годами — всем планам план! — не просто успешно осуществился. Плоды задуманного превзошли все ожидания, все самые смелые мечты. Если этого недостаточно, чтобы пробудить вожделение в мужчине, у этого якобы мужчины просто нечему возбуждаться.

Римляне проделывали такое — делали мужчин неполноценными. Одним из латинских слов, выученных Арминием в Паннонии, было «евнух», и его тошнило от одного звучания этого слова. Обойтись с мужчиной как с жеребцом, как с быком, как с бараном! Стоило германцу представить себе такое, и его член съеживался.

Он знал римского командира, который держал при себе раба-скопца, и Арминия выводил из себя один лишь вид евнуха и звук его противного голоса.