Книга Иван Калита - Николай Борисов

Кроме духовной грамоты Ивана Калиты и похвалы ему в «Сийском Евангелии», существовало и третье, невещественное завещание князя Ивана. Оно заключалось в его политическом наследии. Конечно, Иван использовал опыт своего отца. Но князь Даниил никогда не поднимался до тех горизонтов, которые увидел его сын. Именно Калита стал основателем московской «большой политики», определил ее принципы, цели и средства.

Сыновья князя Ивана получили от отца достаточно ясный политический «наказ». Суть его сводилась к одному – сохранить любыми средствами ту «великую тишину», под покровом которой шло медленное «собирание Руси» вокруг Москвы. Две составляющие этой «великой тишины» – мир с Ордой и мир с Литвой. Московские братья Ивановичи часто ездили в Орду, пользовались доверием сына Узбека хана Джанибека (1341 – 1357). Благодаря этому татары в середине XIV века не беспокоили Северо-Восточную Русь своими нашествиями.

Подобно отцу, сыновья твердой рукой смиряли Новгород, не останавливаясь и перед военным давлением. Соперничая с Литвой за влияние в брянских и смоленских землях, наследники Калиты, однако, никогда не доводили дело до большой войны. Они умели примириться с некоторыми довольно ощутимыми потерями во имя сохранения заветной «тишины».

Семен, Иван и Андрей восприняли от отца и его умение использовать церковные средства для достижения своих политических целей. Их дружба с митрополитом Феогностом привела к тому, что старый византиец оставил своим наследником на кафедре московского монаха Алексея – сына боярина Федора Бяконта. В 1354 году патриарх Филофей утвердил его в качестве митрополита Киевского и всея Руси. Так осуществилась мечта Ивана Калиты о собственном, «московском» митрополите.

Сыновья продолжили и отцовское храмоздательство. В 1344 – 1346 годах силами московской княжеской семьи и митрополита Феогноста были украшены росписями кремлевские соборы Калиты. А в 1346 году братья заказали 5 колоколов для соборной звонницы. В 1349 году возле Спасского собора в Кремле был устроен «притвор, придел камен» – небольшая церковка, примыкавшая к основному храму. В каменном строительстве участвовали и бояре. В 1340 году Вельяминовы поставили каменный храм в своем фамильном «богомолье» – московском Богоявленском монастыре. Украшалась Москва и множеством прекрасных деревянных церквей. В одном только пожаре 1343 года «изгорело церкви 28» (25, 94). В пожаре 1355 года, когда пострадал в основном Кремль, сгорело 13 церквей (25, 99).

Братья Ивановичи были, конечно, очень разными людьми. Им случалось ссориться, а потом торжественно мириться «у отня гроба». Помня о своих собственных интересах, младшие, однако, никогда не доходили до измены старшему брату – великому князю Семену Ивановичу. И в этом тоже был сохранен завет Калиты, 20 лет верой и правдой служившего старшему брату Юрию.

Источники не позволяют увидеть характер младшего, Андрея. Основатель династии серпуховских князей, всегда отличавшихся мужеством и верностью московскому престолу, князь Андрей умер в возрасте 26 лет в 1353 году от чумы, свирепствовавшей тогда на Руси.

Средний брат, Иван, был щедро наделен отцовским смирением и благочестием. Митрополит Киприан советовал сыну Ивана Дмитрию Донскому помнить «отца твоего кротость же и милость и безлобие многое, и богобоязньство» (114, 203).

Доброта Ивана Ивановича порою вступала в противоречие с его обязанностями как правителя. «Ослабив вожжи», он позволил московским боярам затеять какую-то свирепую распрю, завершившуюся убийствами и бегством некоторых вельмож из Москвы в Рязань. Рано умерший (в возрасте 33 лет), Иван Красный оставил по себе добрую память, хотя и не без некоторой горечи по причине его «мягкотелости».

Старший Иванович, Семен, отличался дерзостью и каким-то оскорбительным для окружающих высокомерием. За него-то он и получил прозвище – Гордый. В ту пору слово это звучало зловеще, ибо каждый знал слова апостола: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (1 Пет. 5, 5). Согласно уникальному известию Татищева князь Семен, устрашив новгородцев в войне 1341 года, потребовал, чтобы их предводители в знак смирения явились к нему в стан босыми и просили о прощении на коленях.

Но при этом князь Семен был мудрым и дальновидным правителем. Чего стоит одна только его речь о единстве на княжеском съезде осенью 1340 года! В сущности, это его первая тронная речь: Семен только что вернулся из Орды великим князем Владимирским. Вот ее полный текст в изложении Татищева.

«Братия драгая и любезныя, весте, яко доколе великие князи сильнии бываху, а другая князи слушаху и за един хождаху, тогда Руская земля множися в людех и богатстве, и не смеяше на мя никто дерзнут, но всии покоряхуся и дани даяху, яко Ярослав, Владимир Мономах и Мстислав. А коли поделилися и друг друга начаху воевати, а князь великий их не слушаху, тогда наидоша татары, князя убиша, грады разо-риша, всею Рускою землею обладайте и дань тяшку возложи-ша. И ныне князей убивают, люди, всегда пленясче, ведут и в бусурманство обращают, и вся наша имения тасчат. А мы толико силы можем имети, что землю Рускую обороните и толико нами ругатися не дата нечестивым, коли токмо меня послушаете. А первее требе сих новгородцев смирите, и покорити, и послушными великим князем учинити, и всем заедин противо враг стати. А буде кому в князях будет о вотчине или о чем ином котора распря, ино не воеватися, а судитися пред князи. А начнет кто войну и позовет татаря или тамо суда поисчет, и на того всем нам быти заедин».

Речь Семена произвела на князей сильное впечатление. Кажется, в ту пору никто не позволял себе говорить так прямо и открыто об общей беде. «И любо бысть всем речь сия, и всии князи на том крест целоваху, и поидоша ратью к Торжку» (38, 94).

Мог ли Татищев придумать эту речь для украшения своей «Истории» или для утверждения своих «монархических взглядов»? Едва ли. Подтвержденная многими современными исследователями его трудов, «субъективная добросовестность историка уже не может вызывать сомнений» (88, 339). К тому же если бы он и захотел вставить в текст «Истории» свое собственное суждение, он, конечно, приписал бы его более знаменитому, чем князь Семен, историческому лицу.

Примечательно само построение рассказа Татищева о московско-новгородском конфликте 1340 – 1341 годов. В целом он следует за Никоновской летописью. Однако легко узнаваемый текст Никоновской несколько раз прерывается вставками из какого-то другого уникального источника. Одной из таких вставок является и речь Семена на княжеском съезде в Москве. Разумеется, нельзя ручаться за протокольную точность княжеской речи. Более того, эту речь скорее всего написал какой-то древнерусский книжник, из труда которого она вместе с другими уникальными подробностями была извлечена Татищевым. Однако само содержание этих выдержек говорит о многом. Такая, например, деталь, как коленопреклоненные и босые новгородцы, могла быть известна только современнику и скорее всего – очевидцу события. Им же могла быть воссоздана по памяти и речь Семена перед князьями. Судя по всему, этот повествователь принадлежал к ближнему окружению князя или митрополита Феогноста, также находившегося тогда в Торжке.

В итоге можно утверждать, что так или примерно так, как это изложено у Татищева, и говорил своим собратьям по ремеслу 23-летний великий князь Семен Иванович. Нетрудно догадаться, от кого почерпнул молодой великий князь свою государственную мудрость. Устами Семена к современникам и потомкам обращался его великий отец, «собиратель Руси» Иван Данилович Добрый, прозванный за щедрость Калитой...