Книга Ангел севера - Лиза Клейпас

Лицо Люка потемнело от гнева.

– В этом случае ты просто мне подчинишься! – прорычал он. – И будь я проклят, если буду тебе что-то объяснять!

Мое решение окончательное.

– Просто потому, что ты мой муж?

– Да. Мэри подчинялась этому правилу, и ты тоже подчинишься.

– Никогда! – Тася задрожала, как натянутая тетива лука. Пальцы сжались в кулаки. – Я не ребенок, который должен тебя слушаться! Я не вещь, которую ты можешь переставлять с места на место по своему желанию, и не животное, которое ты волен запрячь и вести куда хочешь… и не рабыня, чтобы беспрекословно подчиняться. Мой ум и тело принадлежат мне… И пока ты не переменишь своего решения, не позволишь мне увидеть Николая, не смей ко мне прикасаться!

Люк очутился около нее так быстро, что она не успела сообразить, в чем дело, как вдруг оказалась прижатой к нему, его рука запуталась в ее волосах, его рот сокрушительно смял ее губы. Он целовал ее, так крепко прижимая рот к губам, что она ощутила вкус крови. Она всхлипнула и попыталась его оттолкнуть, а когда он ее отпустил, буквально задохнулась от ярости. Медленно дотронулась она до своих израненных губ.

– Я буду касаться тебя когда и как захочу! – свирепо произнес Люк. – Тася, не доводи меня до крайности… Или пожалеешь об этом.

* * *

Хотя желания видеть Николая Алисия Эшборн не испытывала, ей было любопытно, что с ним происходит.

– Говорят, что понадобилось двадцать фур, чтобы перевезти его ценности из порта в дом, который он снял, – рассказывала она Тасе за чаем. – У него уже было много визитеров, но он никого не принял. В Лондоне только и говорят о таинственном изгнаннике, князе Николае Ангеловском.

– Ты собираешься его навестить? – тихо спросила Тася.

– Дорогая, я не видела Николая с детства и не чувствую ни желания, ни обязанности его видеть теперь. Кроме того, Чарльз рассердится, если я ступлю хоть на порог дома Николая.

– Не могу себе представить Чарльза гневающимся, – заметила Тася. – Он самый мягкий и вежливый человек, которого я когда-либо встречала.

– Он бывает сердитым, бывает, – уверила ее Алисия. – Раз в два года он взрывается… И тогда ты не захочешь оказаться поблизости от места взрыва.

Тася слегка улыбнулась и глубоко вздохнула.

– Люк сердится на меня, – доверилась она кузине. – Очень сердится. Возможно, он имеет на это полное право. Я не могу объяснить, почему хочу видеть Николая… Знаю только, что он одинок и очень страдает. Должен найтись способ, как мне ему помочь.

– Почему? Зачем? Ведь Николай причинил тебе столько неприятностей.

– Но ведь именно он помог мне бежать из России, – не согласилась Тася. – Ты знаешь, где он живет? Скажи мне, Алисия.

– Ты ведь не собираешься нарушить запрет мужа?

Тася нахмурила брови. За последние месяцы она очень изменилась. Когда-то такой вопрос не стоило и задавать. Ей с детства внушали, что слово мужа – закон и принимать его волю надо беспрекословно. С горькой иронией она вспомнила строки стихотворения русской поэтессы Каролины Павловой:

Учись, жена, жены страданьям,

Знай, что «покорная» она

Своим мечтам, своим желаньям

Искать дороги не должна;

Что ропщет сердце в ней напрасно,

Что долг ее неумолим,

Что вся душа ему подвластна,

Что скованы и мысли им.

Но это ей больше не грозило. Она слишком далеко зашла, слишком изменилась и не могла позволить кому бы то ни было владеть своей душой. Ей было важно доказать это не только Люку, но и самой себе. Она поступит, как велит ей совесть, а мужа будет любить, как друга, а не почитать, как хозяина.

– Скажи мне, где дом Николая? – твердо повторила она.

– Алпер-Брук-стрит, 43, – сморщившись, пробормотала Алисия. – И не проговорись, что это я тебе сказала. Я буду отрицать это даже на Страшном суде.

* * *

На следующий день, когда Люк ушел, а Эмма погрузилась во французскую философию, Тася велела подать карету и поехала якобы навестить Эшборнов. Алпер-Брук-стрит находилась неподалеку от дома Стоукхерстов. Тася задумалась, почему Николай снял дом именно здесь и сопровождает ли его кто-нибудь из России. Ощущение того, что надо торопиться, нарастало в ней так же, как нервная тревога. Карета остановилась около огромного особняка, облицованного мрамором. Лакей поднялся по ступеням к парадной двери и постучал. Их встретила домоправительница, русская старуха, одетая в черное, в сером платке. Николай не стал нанимать дворецкого-англичанина. Домоправительница пробормотала несколько исковерканных слов по-английски и замахала руками, прогоняя Тасю.

Тася коротко сказала:

– Я Анастасия Ивановна Стоукхерст и приехала навестить своего кузена.

Старуха по безупречной русской речи поняла, что перед ней соотечественница. Она ответила по-русски, испытывая очевидное облегчение от того, что есть человек, которому она может довериться:

– Князь очень болен, милая барыня.

– Что значит «болен»?

– Он умирает. Медленно-медленно. – Старуха перекрестилась. – Должно быть, проклятие лежит на роде Ангеловских. Он такой после допроса в тайной канцелярии.

– Его допрашивали там? – тихо повторила Тася, зная, что слово «допрос» в России означает далеко не цивилизованное дознание. – У него горячка? Раны воспалились?

– Уже нет, матушка-барыня. Большинство ран затянулось. У него болит душа. Князь слишком слаб и не встает с постели. Он приказал, чтобы в его комнате всегда был мрак.

Ни еду, ни питье его желудок не удерживает. Только стакан водки время от времени. Он не разрешает себя мыть и вообще как-то двигать. Когда до него дотрагиваются, он трясется или кричит, словно его жгут на углях.

Тася с непроницаемым лицом выслушала этот краткий рассказ, хотя внутри у нее все сжалось от сострадания.

– Есть с ним кто-то?

– Он не позволяет.

– Проводите меня в его комнату.

Они шли по затемненному дому, все комнаты которого были забиты бесценными сокровищами из дворца Ангеловских в Санкт-Петербурге. Даже великолепный иконостас был перевезен сюда. Подойдя к спальне Николая, Тася почувствовала резкий запах курений. Воздух, казалось, загустел от сладкого аромата ладана, который курили, чтобы облегчить умирающим последние часы жизни. Тася помнила этот запах у смертного одра своего отца… Она вошла в комнату и попросила домоправительницу оставить их наедине.

В спальне было настолько темно, что Тася ничего не смогла разглядеть. Она с трудом пробралась к окну и немного раздвинула тяжелые занавеси, впустив в сумрак комнаты дневной свет. Затем открыла окна, и бодрящий осенний ветер стал рассеивать туман благовоний. Она медленно подошла к кровати, на которой тяжелым сном спал Николай Ангеловский.