Книга Скромный герой - Марио Варгас Льоса

В тюрьме их провели в изолятор. Охранники обыскали Фелисито, чтобы удостовериться, что у него нет оружия. Сам начальник тюрьмы, мрачный сгорбленный мужчина в жилете, но без пиджака, с замедленной речью и такой же походкой, сопроводил их в маленькую камеру, защищенную решеткой и прочной деревянной дверью. Стены пестрели надписями, неприличными рисуночками и матерщиной. Едва переступив порог, Фелисито тотчас увидел Мигеля: тот стоял в самом центре камеры.

Они не виделись всего несколько недель, однако за это время парень сильно переменился. Он не только исхудал и как будто постарел — видимо, из-за отросших спутанных волос и бороды, затемнившей его щеки; теперь Мигель и смотрел по-другому. Лицо его, прежде бодрое и улыбчивое, теперь сделалось мрачным, изможденным, как у человека, утратившего порыв и само желание жить, потому что он знает, что потерпел поражение. Однако, быть может, дело было в перемене одежды. На парне, привыкшем всегда ходить нарядно одетым и ухоженным, с вызывающим шиком местного донжуана, — в отличие от Тибурсио, который всюду появлялся в джинсах и потертой курточке, одежде шоферов и механиков, — теперь была распахнутая рубаха без единой пуговицы, мятые, заляпанные штаны и грязные ботинки без шнурков. Носков тоже не было.

Фелисито смотрел Мигелю прямо в глаза; молодому человеку удалось выдержать такой взгляд всего несколько секунд: он заморгал, а потом уставился в пол. Фелисито только теперь обратил внимание, что едва достает Мигелю до плеча: тот был на голову выше. Сержант Литума прилип спиной к стенке, он держался тихо и неподвижно, как будто хотел превратиться в невидимку. Хотя в камере стояли два металлических стула, никто из троих не присел. С потолка, прикрывая грубые изображения членов, сисек и влагалищ, свисали обрывки паутины; пахло мочой. Преступник был без наручников.

— Я пришел не затем, чтобы спрашивать тебя про угрызения совести, — наконец заговорил Фелисито, глядя в гнездо спутанных светлых волос в метре перед собой, довольный, что говорит твердо, не давая прорваться ярости, которая сжигала его изнутри. — С этим ты разберешься уже там, по ту сторону смерти.

Фелисито помолчал и сделал глубокий вдох. Если до этого он говорил полушепотом, то теперь его голос зазвучал в полную силу:

— Я пришел по делу, которое для меня намного важнее. Важнее, чем письма с паучком, чем пожар в моей конторе. — (Мигель продолжал стоять неподвижно, склонив голову, сержант Литума тоже не шевелился.) — Я пришел, чтобы объявить тебе, что я рад происшедшему. Рад тому, что ты совершил. Потому что благодаря этому я сумел разрешить главный вопрос всей моей жизни. Ты понимаешь, о чем я? Он наверняка приходил тебе в голову всякий раз, когда ты смотрел на себя в зеркало и недоумевал, почему ты выглядишь как белый, хотя и я, и твоя мать — настоящие чоли. Я тоже всю жизнь задавался этим вопросом. До сих пор я держал свои подозрения при себе, чтобы не ранить ваших с Хертрудис чувств. Но теперь у меня нет причин с тобой церемониться. Я разгадал эту тайну. Вот к чему я веду: то, что я тебе скажу, порадует тебя так же, как и меня. Ты — не мой сын, Мигель. И никогда им не был. Когда твоя мать и Атаманша, мать твоей матери, твоя бабушка, узнали о беременности Хертрудис, они убедили меня, что отец — я, чтобы заставить меня жениться. Они меня обманули. Все было не так. Я женился на Хертрудис по собственной наивности, теперь сомнений больше нет. Твоя мать во всем призналась, Мигель. И для меня это радость. Я бы умер от тоски, если бы мой сын, моя плоть и кровь, поступил со мной так, как поступил ты. А теперь я спокоен и даже доволен. Это сделал не мой сын, а чей-то ублюдок. Для меня великое облегчение знать, что не моя кровь, чистейшая кровь моего отца, струится по твоим венам. И вот еще что, Мигель. Даже твоя мать не знает, от кого тебя понесла. Возможно, говорит она, это был кто-то из югославов, приезжавших в Чиру на ирригацию. Впрочем, и в этом она не уверена. Это мог быть кто-нибудь из белых голодранцев, которые забредали в пансион «Рожок» и тоже бывали у нее в койке. Запомни, Мигель: я тебе не отец, и даже твоя собственная мать не знает, чья сперма участвовала в твоем зачатии. Выходит, что ты — «сын полка», которых в Пьюре полно; таких рожают прачки или пастушки, которым пьяная солдатня устраивает многострел. Ты «сын полка», Мигель, именно так. И меня не удивляет, что ты сделал то, что сделал, раз уж в твоих венах перемешано столько разных кровей.

Фелисито замолчал, потому что белобрысая голова Мигеля резко вскинулась. Он увидел перед собой глаза, налившиеся кровью и ненавистью. «Сейчас он на меня набросится и попытается перегрызть глотку», — решил Фелисито. Видимо, сержант Литума подумал о том же: он шагнул вперед, положил руку на кобуру и встал рядом с коммерсантом. Однако Мигель как будто сдулся: он больше не мог ни говорить, ни двигаться. По щекам его катились слезы, руки и губы дрожали, лицо побледнело. Он пытался что-то сказать, но никаких слов не было, его горло время от времени издавало только странные утробные звуки — наподобие отрыжки или рвотных позывов.

Фелисито Янаке снова заговорил, все с той же сдержанной холодностью:

— Я не закончил. Еще минутку терпения. К счастью для тебя и для меня, мы видимся в последний раз. Я оставляю тебе эту папку. Внимательно прочти каждый из документов, подготовленных моим адвокатом. Доктором Хильдебрандо Кастро Посо, с которым ты хорошо знаком. Если согласишься, то распишись на каждой странице, где проставлена галочка. Адвокат пришлет за этими бумагами завтра и потом займется подготовкой дела для суда. Речь идет об очень простой вещи. «Смена фамилии» — вот как это называется. Ты откажешься от фамилии Янаке, к которой, определенно, не имеешь ни малейшего отношения. Можешь сохранить фамилию матери или выдумать любую другую, какая тебе понравится. А взамен я заберу из полиции все свои заявления: по поводу анонимных писем с паучком, поджога конторы «Транспортес Нариуала» и мнимого похищения Мабель. Возможно, благодаря этим действиям ты обойдешься без нескольких лет тюремного заключения и сразу выйдешь на свободу. Однако, как только тебя выпустят, ты обязан уехать из Пьюры. Ты никогда больше не появишься в этих краях, где каждая собака знает, что ты преступник. К тому же здесь никто не предложит тебе достойной работы. А я больше не желаю тебя видеть. Время на раздумье у тебя — до завтра. Если ты не захочешь подписывать эти бумаги — что ж, дело твое. Будет суд, и я приложу все усилия, чтобы тебе определили срок побольше. Так что решай сам. И последнее: мать не пришла тебя навестить, потому что тоже не желает тебя видеть. Я ее ни о чем не просил, это ее собственное решение. Ну вот и все. Мы можем идти, сержант. Пусть Бог тебя простит, Мигель. Я не прощу тебя никогда.

Фелисито бросил папку с документами под ноги Мигелю — и повернулся к двери. Литума последовал за ним. Мигель все так же не двигался с места, глаза его полнились слезами и ненавистью, рот беззвучно открывался и закрывался. Молодого человека как будто поразило молнией, лишившей его способности двигаться, говорить и думать; у ног его лежала зеленая папка.

«Это будет последний образ, который сохранится от него в моей памяти», — подумал Фелисито. Они с сержантом молча подошли к тюремным воротам. Снаружи их дожидалось такси. Пока эта тряская колымага петляла по городским предместьям, чтобы доставить Литуму в комиссариат на проспекте Санчеса Серро, оба пассажира продолжали хранить молчание. Когда въехали в город, сержант наконец заговорил: