Книга Годы, тропы, ружье - Валериан Правдухин

Скоро вернулся Георгий с жеребятами. Нагрузив на седла полные мешок и сетку, мы шажком двинулись лугами без дороги. Густая синяя тьма обнимала нас со всех сторон; сверху раскинулась звездная ширь; снизу, с земли, поднимались знакомые издавна мне луговые запахи трав, болотных цветов. Куропатки, взлетая, то и дело пугали нас и наших лошадей. В стороне густо забунчала выпь. С Урала протянули к степным озерам тяжелые гуси. А около Ерика очень низко пролетели блеснувшие под лунным светом белые лебеди.

Скоро впереди блеснул первый огонек: недалеко поселок. Вместе с огоньками до нас долетели бодрые звуки песни, знаменитой в крае «Уралки». Это пели молодые казачата, возвращавшиеся с лугов. Сотни раз я слышал и раньше эту песню. Слова ее довольно наивны, едва ли песня является народным творчеством, в ней чувствуется искусственность и сочиненность, но мотив ее необычайно красив и глубоко гармонирует с характером казачьей жизни, с природой – широкими степями, отлогими берегами Урала, всегда открытым горизонтом полей. Это любимейшая песня казачат. Мы всегда распевали ее, возвращаясь по вечерам с рыбалки.

Кто вечернею пороюЗа водой спешит к реке,С распущенной косоюС коромыслом на руке?

Волнообразные, широкие, заливисто-нарастающие звуки песни доносились до нас все яснее. Они были среди каленовских лугов так обычны, как вот эта тихо гаснущая в далекой степи заря. Казалось, что поют не люди, а сама природа источает из себя свою своеобразную мелодию.

Ясно вижу взор уралки,Брови лоснятся дугой,На груди неугомоннойКудри стелются волной.Это ты, моя землячка,Узнаю твои черты,Черноокая казачка,Дева юной красоты…

Сколько лет и сколькими людьми распевалась по уральским степям и лугам эта песня!

Теперь ее поют все реже и реже. Скоро, вероятно, ее сменят уже другие песни, с новыми словами, как старую жизнь и прежних людей сменяют иные люди и другая жизнь. Старинные песни казачьи уже исчезают по станицам, и вечерами я слышал, как молодые казаки и казачки пели песни, принесенные в этот край из Центральной России.

Ночью я записывал со слов Матрены Даниловны старинные песни. Я знал, что она в свое время была большая песельница. Может быть, эти песни уже не раз записаны были и прежде, но я все-таки привожу некоторые из них. Эти песни были в свое время любимейшими песнями молодых казачек в Каленовском поселке.

Подуй, подуй, погодушка,С восточной стороны.Раздуй, раздуй, погодушка,Калину во саду.Калину со малиною —Лазоревый цвет,Смиренная беседушка,Где милого нет.Веселая компаньица,Где милый мой пьет,Он пьет, не пьет, голубчик мой,За мной младою шлет,А я, млада-младешенька,Замешкалася —За гусями, за утками,За вольною за пташенькой,За журонькою.Как журонька по бережкуПохаживает,Ковыль-травку шелковуюПощипывает,За быструю за реченькуПосматривает.За быстрою за реченькоюСлободушка стоит.Не малая слободушка —Четыре двора.Во каждом во дворикеЧетыре кумы.Вы, кумушки, голубушки,Подружки мое,Кумитеся, любитеся,Примите мене.Вы будете цветочки рвать,Нарвите и мне.Вы будете веночки вить,Вы свейте и мне.Вы будете в реку бросать,Забросьте и мой.У всех венки поверх воды,У всех друзья с Москвы пришли,А мой-то не пришел.Комарики звончатые мое,Не даете, комарики, ночку спать.Чуть заснула перед светом на заре,Слышу, вижу свово милого во сне,Будто мой милый в высок терем зашелИ к моей кроватке подошел,Шитый бранный положочек распахнул,Соболеве одеяльце отряхнул —И вот начал меня целовать, миловать,Зовет меня во чисто поле гулять,Вечор ко мне, девушке, соловушек прилетал,Соловушек прилетал —Молодец в гости пришел.Звал, манил он девушку, уговаривал с собой;– Пойдем, пойдем, девушка, во чисто поле гулять,Во чисто полюшко, во зеленые луга,Возьмем, возьмем, девушка, полотнян белый шатер,Еще возьмем, девушка, перинушку перову, подушку пухову.– Ложись, ложись, молодец, дай в головке поищу,Дай в головке поищу, кудри русы расчешу. —Уснул, уснул молодец у девушке на руке,У девушке на руке, на кисейном рукаве.Встал, проснулся молодец: нет ни девки, ни коня,Нет ни белого шатра.Заставила, бестия, в поле пешему ходить,В поле пешему ходить, плеть во рученьке носить.Уж вы ночи, мои ночи, ночи темные,Ночи темные, осенние.И-эх, темные, осенние…Надоели мне, надоскучили,С милым другом меня поразлучили…И-эх, поразлучили, поразлучили…Вот сама-то я глупо сделала,И-эх, глупо сделала, глупо сделала…Своего дружка поразгневала,И-эх, поразгневала, поразгневала…Назвала я его горькой пьяницей,И-эх, горькой пьяницей, горькой пьяницей…Уж ты плут, ты горький пьяница,И-эх, горький пьяница, горький пьяница…Ты вот пропил с меня цветно платьице…Еще пропил мою шаль терновую…И-эх, шаль терновую, шаль терновую…Шаль терновую, перевязочку шелковую,И-эх, перевязочку шелковую да шелковую…

8. Последний рейс

В следующем году мы проплыли по Уралу на лодках около тысячи километров. В Кардаиловке, куда нас дотащили от Оренбурга двугорбые верблюды, погрузились мы на лодки в конце августа. В здешних краях сентябрь и октябрь – лучшее время года: комаров уже нет, спадает удушливая жара, поспевают овощи, яблоки, созревают знаменитые илецкие арбузы и ароматные уральские дыни.

Трудно оторваться от города. Мы положительно похищали людей у их жен, из их квартир. Мы бежали, как малолетние заговорщики. Пока не сели в лодки, мне все казалось, что вот кто-то задержит нас. Наша поездка походила на путешествие юношей, начитавшихся Фенимора Купера и тайно удиравших от родителей и педагогов. Лет через пятьдесят человек, вероятно, будет уже не в силах покидать каменные мешки и уходить без цели в природу. Разве что на курорты, жалкие приукрашенные человеческие загоны, томительно скучные для здорового человека…

Урал бежит среди широких степей. Ширина его не больше полутораста метров, обычно даже меньше. Берега повсюду однообразны, но приятны. Русло его очень извилисто. Один берег, куда ударяет течение, крут и обрывист. Другой – отлогая полоса чистого песка. Река повертывает; яры перебрасываются на другую сторону, пески бледно желтеют всегда против яров.

Если вы спросите казака: «Далеко ли до поселка?» – он непременно ответит: «Десять яров».