Книга Богини славянского мира - Михаил Серяков

Что касается названия созвездия Лебедя, то на Руси под данным именем оно впервые упоминается в памятнике ХI в. при описании античной картины звездного неба: «Гли ми… своя звѣзды, Ариядьнинъ вѣньць… и скврьнаву Лебедь… и Льва»880. Тем не менее рассмотренная выше любшанская зооморфная булавка является косвенным указанием на то, что еще до знакомства с византийской переводной литературой созвездие в образе лебедя присутствовало в картине звездного неба наших предков. Различные исследователи неоднократно отмечали, что древнерусские головные украшения несли солярную и лунарную символику, что свидетельствует о том, что голова соотносилась с небом. Однако в этом случае с небесной сферой могла соотноситься и украшенная изображениями лебедей головная булавка. Что касается устной традиции, зафиксированной в ХIХ – ХХ вв., то людям это созвездие было известно под названиями «Большой хрест», «Петров крест», «Крест»881. Очевидно, что подобное название не является исконным и образовалось под воздействием христианства, которое утвердилось благодаря тому, что само созвездие действительно имеет крестообразную форму. Однако в христианстве именно апостол Петр является хранителем ключей от рая. Таким образом, даже восприняв новое название созвездия Лебедя, народное сознание сохранило семантическую связь между ним и Млечным Путем, объединенных между собой идеей направляющихся в рай человеческих душ. Следует отметить, что в славянской традиции также известны примеры переосмысления Млечного Пути как дороги к некоему сакральному центру, воспринимаемому уже в христианском контексте (ср. такие его русские названия, как «Дорога в Иерусалим», «Дорога из Москвы в Иерусалим», «Моисеева дорога», «Небесная дорога», украинское «Шлях в Киiв», польское Droga do Rzuma «Дорога до Рима»882), однако количественно они уступают восприятию его в качестве птичьего пути. Тот факт, что, несмотря на принятие христианства Млечный Путь и созвездие Лебедя остались в народном сознании объединенными образом рая, а первый во многих случаях воспринимался как птичий путь, делает весьма вероятным предположение, что первоначально и созвездие Лебедя виделось нашим далеким предкам в качестве какой-то водоплавающей птицы. Отголоском соотнесенности Млечного Пути с женскими персонажами является один вариант названия созвездия Ориона, а именно «Девичьи зори», которое А.Н. Афанасьев объяснил так: «У нас же есть предание о трех вещих сестрах, которым, после их кончины, досталось весь век гореть тремя звездами возле Млечного Пути – на дороге, ведущей в царство небесное; звезды эти называются девичьи зори»883. Данное название вытеснило более древнее восприятие Ориона в качестве Небесного охотника и явилось следствием матриархальной революции. Тем не менее, примечательно, что и оно связывает путь человеческих душ в загробный мир с вещими сестрами, бывшими изначально, по всей видимости, богинями. Следует также обратить внимание, что в сказке «Данило Бессчастный» чудесная птица, на поиски которой отправляется главный герой, описывается следующим образом: «Лебедь-птица, красная девица, сквозь перьев бы тело виднелось, сквозь тело бы кости казались, сквозь костей бы в примету было, как из косточки в косточку мозг переливается, словно жемчуг пересыпается»884. Разумеется, этот текст и не является непосредственным описанием небесного созвездия, однако в еще меньшей степени он является описанием реальной птицы, хорошо знакомой нашим предкам. Необычная прозрачность тела девы-лебедя в данной сказке вполне могла быть результатом переосмысления восприятия созвездия, в котором через рисуемый мысленным взором наблюдателя контур небесной птицы жемчужным светом просвечивали отдельные звезды.

Приведенные в этой главе материалы показывают причины, по которым образ лебедя соотносился архаическим сознанием с различными, зачастую полностью противоположными понятиями, бывшими чрезвычайно важными для древнего человека. Как показывают археологические находки, образ этот зародился еще в каменном веке и весьма вероятно был связан с занимаемым на протяжении многих тысячелетий Лебедем места полярного созвездия, указывавшего на северную вершину мира. Это обстоятельство придало этой птице космогоническое значение и связало ее с переселением человеческих душ. Очевидно, что миф о лебеде, приносящем человеческие души на Землю при рождении и уносящем их на небо после смерти, является более молодым по сравнению с мифом о Матери Сырой Земле, порождающей людей подобно растениям и после смерти вновь принимающей их в свое лоно. В силу этого он и оказался связан с другой богиней. Благодаря имеющимся данным мы можем датировать возникновение образа богини-лебедя примерно 15 000 г. до н. э., и это относит время его складывания к эпохе не индоевропейской, а предшествовавшей ей ностратической языковой общности. Именно к тем далеким временам восходит архетип чарующего до сих пор своей гордой белоснежной красотой образа девы-лебедя, отразившийся в образах кельтской Бригиты, славянской Мокоши, индийской Сарасвати и в своем сниженном образе доживший в фольклоре различных народов Европы и Азии практически до наших дней. Об исключительной значимости этого образа красноречиво говорит и то, что после патриархальной революции ряд мифов соотносил с ним греческого Зевса и индийского Брахму. Тем не менее в народном сознании образ лебедя продолжал по преимуществу быть связан с женским началом. Свободно перемещаясь между земным и потусторонним миром, не зная преград между тремя уровнями мироздания, эта водоплавающая птица видит и, соответственно, знает все или почти все во вселенной. В силу этого с образом лебедя человеческое сознание соотнесло не только неразрывную связь женского начала с жизнью и смертью, но и воплотило в этом женском архетипе понятие мудрости, естественным образом сочетающейся с белоснежной красотой и сотворением мира или возникновением какого-нибудь начала. Одновременно с этим лебедь стал символом верной любви, причем любви уже не материнской, а между возлюбленными. Благодаря комплексному изучению мифологических, фольклорных, археологических и астрономических данных мы теперь лучше представляем происхождение и истинное значение пушкинского образа Царевны Лебеди, этого возвышенного архетипа, дошедшего до нас из глубины многих тысячелетий.

Глава 19

Русалки

Лучше понять одновременное наличие у той или иной богини совершенно различных, а иной раз и взаимоисключающих черт нам помогут русалки – персонажи «низшей» мифологии, но именно благодаря своему невысокому статусу не оказавшихся целью главных нападок духовенства. Возникновение их образа в языческую эпоху особых сомнений не вызывает – скорее всего, именно их имел в виду Прокопий Кесарийский, писавший в VI в. о почитании славянами рек и нимф, которым они приносят жертвы. При этом образ и функции русалок достаточно хорошо были изучены исследователями, собравшими о них богатый этнографический материал. Рассмотрение персонажей «низшей» мифологии, о которых достаточно много известно, поможет нам лучше понять логику мифопоэтического сознания и в отношении образов «высшей» мифологии, сведений о которых сохранилось гораздо меньше.

Многие исследователи начиная с XIX в. видели в русалках души умерших предков. Д.К. Зеленин, в принципе соглашаясь с этим определением, внес в него существенное уточнение, указав, что русалками становились лишь умершие неестественной смертью люди, чем объясняется наличие в их облике черт, сближающих русалок с опасной для людей вредоносной нечистой силой. Другие исследователи рассматривали русалок как духов природы, тесно связанных с дождем и урожаем, водой и плодородием, которые лишь под влиянием христианства стали восприниматься как вредоносные существа и отождествляться с «заложными» покойниками, т. е. умершими неестественной смертью. Полевые исследования, проведенные уже в ХХ в. Л.Н. Виноградовой, показали достаточно разнообразные варианты ответов на вопрос о том, кто становится русалкой. В Полесье наиболее частым ответом было утверждение, что ими становились девушки (иногда просто «люди»), умершие или родившиеся на Русальной неделе (в большинстве мест считалось, что эта неделя следует за Троицей). Вдвое меньшее количество опрашиваемых отвечало, что русалками становились утонувшие девушки. Другие считали их невестами, умершими до свадьбы, некоторые причисляли к ним и не вступивших в брак парней: «И хлопцы были русалки… которы хлопец невенчаны». Наконец, достаточно много считали, что русалками становились дети, умершие до крещения. Весьма показательно двойственное понимание природы русалок. С одной стороны, их воспринимали как «праведные, безгрешные души», а с другой – как нечисть. Этнографами были засвидетельствованы обе формально противоречащие друг другу трактовки этого образа: «З мертвецоў они, вроде, – и дивчатки, и хлопчики е: всякие ж умирають. Не кожный миртвец може буты русалкой – (только) як достоин того. Малые менш грехи мають»; «Тильки праведни люди бачили русалок…»; «Русалки – то якись святы люди…» С другой стороны, встречались и прямо противоположные утверждения: «Русалки поганы люди, як черти, нехрищоны…»; «От так, як черти, от так и русалки… Русалки з мертвыми имеюць якую-то связь»; «Русалка – это ведьма, может отобрать молоко у коров»885. Также им приписывалась способность к оборотничеству, в том числе лягушек, а также птиц, кражи детей, заплетать коням гривы и кататься на них.