Книга Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

– Но я знаю, что Ной не мой сын, и если когда-нибудь Нико заведет подругу или я друга и мы больше не будем жить вместе…

– Да брось ты! – воскликнул Никола. – Ты же ему как мать…

Он тоже выдержал паузу.

– Правда, надо бы мне уже сейчас начать откладывать наличность на его будущий психоанализ, но, Кэт… даже если мы не будем жить в одной квартире, ты все равно будешь играть важную роль в его жизни… надеюсь, ты это знаешь?

– Да, да, мой волчонок… – Она ласково погладила его руку, а мы с Максимом расплылись в умиленных улыбках. – Но все-таки он не мой сын… – Она остановилась, и нам всем понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что снова требуется наше одобрение.

– Так вот, – продолжила Катрин, убедившись, что мы следим за ходом ее мысли. – Я задалась вопросом: хочу ли я по-настоящему своего ребенка?

Она смотрела на нас большими глазами, подняв раскрытые ладони к небу. Все-таки это была великолепная актриса, и я спросила себя в тысячный раз, с тех пор как ее знала, что же мешает ей получить хорошую роль. Она смотрела на нас троих по очереди, и я чувствовала, что Максим и Никола лихорадочно ломают голову, чего же от них ждут. Ответа? Ободрения? Трепета от такого саспенса?

– Так вот, ответ… – проговорила Катрин и остановилась.

– Блин, этому нет конца! – выкрикнул Никола на грани нервного срыва. – Нет, мать его, конца! Давай уже, колись! Хочешь ты младенца или не хочешь?

– Да, хочу, – объявила Катрин и откинулась на стуле, скрестив руки. Она гордилась собой: ей удалось добиться именно той реакции, какой она хотела, то есть довести как минимум одного из своих собеседников до ручки.

– Короче, ты хочешь ребенка, – сказал Максим, который, похоже, единственный не заметил, что такая торжественность вокруг такой малости выглядит немного странно. Он не знал Катрин так, как мы, – с нее бы сталось напустить торжественности, даже заказывая кофе. Но я вспомнила, что она говорила о каком-то «плане», а до сих пор не было и тени плана.

– Да, – подтвердила Катрин. – Я хочу ребенка.

Она снова обвела нас взглядом, ожидая – я это знала, – чтобы ее подбодрили или поуговаривали немного. Но Никола смотрел на нее, насупившись, и я решила пожертвовать собой.

– Отлично, – спокойно сказала я. – А… твой план?

– Так вот. Мне тридцать четыре года…

Пауза. Три кивка, два из них крайне раздраженные.

– …и у меня нет друга…

Услышав это опять и поняв, что все начинается сызнова, Никола взвыл, а я прыснула со смеху, поперхнувшись глотком вина и окропив бордовыми брызгами пластиковую скатерть и руки Максима. Хипстеры за соседним столом, дружно вздрогнувшие от крика Никола, смотрели на нас, как на буянов, и трудно было их за это осудить.

– Катрин! – растерянно выдохнул Никола. – Я… Он огляделся вокруг безумным взглядом, ища, за что бы уцепиться, схватил свой стакан с вином и опрокинул его залпом. Даже Катрин засмеялась.

– Серьезно, Кэт, – взмолилась я. – Пощади нас.

– Ну… это не лишено интереса… – сказал Максим, смеясь и вытирая руки.

– Ладно, – заявила Катрин – само великодушие. – Я обрисую вам ситуацию.

Она повернулась к Никола, который сделал вид, будто дрожит как лист, и налил себе еще вина.

– По-настоящему обрисую. Вот: мне тридцать четыре года, у меня нет друга и даже никаких надежд на друга, и я хочу ребенка. Я не готова поставить все на какого-то гипотетического парня, который то ли придет, то ли не придет, не знаю. И я не хочу в сорок два года остаться одна и говорить себе: черт возьми, слишком поздно. И вот…

Она не смогла отказать себе в удовольствии сделать еще паузу.

– И вот… – повторил Максим, подбадривая ее, – он выглядел как ребенок, которому рассказывают интересную сказку.

– И вот, – повторила за ним Катрин, – я решила родить ребенка одна.

За столом повисло полнейшее молчание. Я повернулась сначала к Максиму, который взглядом спрашивал меня, надо ли смеяться, потом к Никола, не успевшему сделать глоток вина. «О боже», – пробормотал он в стакан, так и застывший у него под носом. У меня мелькнула совершенно нелепая мысль, что, будь мы в ситкоме, настало бы время для рекламной паузы. Но Никола так и сидел, уткнувшись носом в стакан, а Максим осторожно поглядывал то на меня, то на него: рекламной паузы предусмотрено не было, и кто-то должен был что-то сказать. Собрав все свое мужество, я кашлянула и пробормотала едва слышно:

– Ребенка одна?

– Именно, – подтвердила Катрин и бросила grazie официанту, который принес нам еще литр вина, – я повторяла ей раз десять, с тех пор как мы пришли, что «спасибо» по-испански gracias, но все без толку: она твердо держалась своего grazie, видимо, казавшегося ей ужасно чувственным. Она посмотрела вслед официанту и продолжала, обращаясь ко мне:

– Кстати, ты пойдешь со мной в клинику оплодотворения на той неделе.

– Кто… я?

Я огляделась, чтобы удостовериться, что ее приглашение не относится к кому-то невидимому за моей спиной, кого я еще не заметила.

– Да, ты. Ник меня достанет. Мне нужен кто-то, кто может выносить меня на сто процентов.

– И… хм… это я?

– Да, моя дорогая.

Катрин хоть кого умела заставить плясать под ее дудку: она вела себя так, будто наших сомнений и возражений просто не существует. Интересный факт: обычно это куда лучше срабатывало с мужчинами. Я не раз пыталась подражать ей, но то ли убеждения не хватало, то ли умения рисовать себе проницательные цыганские глаза, – всегда выходил досадный облом. Флориан, мой главный подопытный кролик, попросту говорил мне, смеясь: «Ты опять копируешь Катрин?», и этого было достаточно, чтобы я сдулась.

– Я знаю, что эту новость надо переварить, – признала Катрин, обращаясь на этот раз в основном к Никола, который так и не шелохнулся, – но я все обдумала, и это решено. Я очень довольна, что решила. Я в предвкушении.

Взгляд Никола медленно переместился на меня: мы оба знали, что, когда Катрин заявляет с непрошибаемым на вид апломбом, что она «очень довольна» и «в предвкушении», приняв решение Х, это значит, что ее терзают отчаянные сомнения.

Максим, не так хорошо знавший Катрин, взял слово:

– Это… интересно, – начал он, – но ты… вообще-то я уверен, что ты хорошо подумала… взвесила все «за» и «против»… но…

Он отчаянно буксовал, бедняга: Катрин уставилась на него пристальным взглядом, который, я видела, его немного пугал. Я решила прийти ему на выручку.

– Кэт, – сказала я. – Я тебя люблю и хочу, чтобы все было, как ты хочешь, но… ребенка? Одна?

– Я не одна, вы же со мной.

Мне представился большой загородный дом, превращенный в коммуну, в котором мы живем все вместе, деля хозяйственные обязанности и по очереди присматривая за нашими многочисленными детьми. Картинка была прелестная, если смотреть на нее очень, очень издалека, и главное – не пытаться увидеть обратную сторону медали, поистине устрашающую. И я сказала себе, что Катрин наверняка уповает на этот прожект, столь же идиллический, сколь и далекий от реальности.