Книга Звезды нового неба - Илья Шумей

Оставалось лишь надеяться, что со временем она остынет и сможет более трезво оценить недавние события и мою роль в них, но я не особо на это рассчитывал. Она стала еще одним из множества шрамов на моем сердце, накопившихся за все это время.

Неблагодарная это работа – быть слепым орудием в руках Судьбы.

С «Ожерелья» меня немедленно переправили на Землю, и уже через пару часов я делал доклад перед весьма солидной компанией, собравшейся в кабинете Луцкого. Генерал приучил меня к лаконичности и четкости, а потому я говорил кратко и по существу. Требовалось передать лишь суть вопроса, не вдаваясь в несущественные подробности, вроде моих ощущений от знакомства с космическим вакуумом. В итоге на все про все ушло не более пятнадцати минут.

Как и следовало ожидать, все подробности трагического инцидента было решено оставить в стенах данного кабинета, дабы никого напрасно не дразнить и не провоцировать. Ведь Малгер был прав, когда говорил, что на Земле более чем достаточно безумцев, готовых с радостью перепилить сук, на котором они сидят. И чем меньше будут сейчас знать простые люди – тем лучше. Потом можно будет все им рассказать, но вот сейчас не стоит.

В общем, меня поблагодарили за спасение мира и чуть ли не прямо из кабинета отправили в правительственный санаторий поправлять подкошенное здоровье.

Несколько дней я откровенно наслаждался заслуженным бездельем, перепробовав все возможные лечебные процедуры и блюда из обширного меню. О, да, я заслужил, как-никак, право на некоторое количество сибаритства. Но в отсутствие достаточной практики, такая жизнь мне очень скоро наскучила, и я решил вернуться в строй, однако к своему немалому удивлению обнаружил, что никому теперь не нужен.

Никары, как я уже отмечал, отказались от всех предварительных условий и теперь общались с комиссией по строительству «Ожерелья» напрямую, минуя меня. Кадеста, понятное дело, не предпринимала никаких попыток со мною связаться, хоть теперь для этого и не требовалось никаких ухищрений. Я связался с парой моих старых приятелей по институту, но к своему собственному удивлению обнаружил, что нам не о чем поговорить. Они с головой были погружены в сдачу дипломов, будущее трудоустройство и знакомства с классными девчонками, и мне, кружившемуся последние месяцы в иных сферах и озабоченному совсем иными проблемами, их интересы оказались совершенно чужды.

Да, я исправно кивал и вежливо угукал, но двустороннего обмена мнениями у нас не получилось. Хотя бы потому, что большая часть вещей, о которых мне хотелось бы рассказать, находилась под грифом «секретно» и разглашению не подлежала. В итоге, они взахлеб рассказывали о том, как сплавлялись по Киржачу, а я мог лишь дежурно сообщить, что служил связистом на орбитальной драге. Это, конечно, тоже весьма и весьма интересно, но моего актерского мастерства не доставало, чтобы сделать повествование действительно увлекательным. В итоге я был вынужден смиренно терпеть неизбежную нотку сочувствия в их голосах, и именно тогда я в полной мере прочувствовал истинность утверждения, что «умножая знания – умножаешь скорбь». А знаний в моей голове накопилось более чем достаточно, и счастливей они меня уж точно не делали.

Вообще, я был немало удивлен неожиданно равнодушным отношением людей к тому, что творилось у них над головами. Мне, вовлеченному в проект по самые уши, и варившемуся в этом соусе почти два года, казалось, что все должны только и делать, что обсуждать ход его реализации. Ан нет. Публика в большинстве своем по-прежнему больше была озабочена привычными житейским проблемами, и никого особо не волновало, что большая часть этих проблем через несколько месяцев вполне может стать совершенно неактуальной.

Понятно, конечно, что невозможно целый год носиться, выпучив глаза, и причитать: «ах, Боже мой, мы все умрем!», но то, насколько быстро человек способен свыкнуться с мыслью о грядущем конце света, меня здорово озадачило. Хотя, если подумать, то поводы для беспокойства подавляющее большинство населения черпает из выпусков новостей, а новостные агентства тоже не могут бесконечно держать одну и ту же сенсацию на первых полосах. Так она перестанет быть сенсацией. Да и цензура, я думаю, не дремала.

Сообщения о проекте «Ожерелье» плавно перекочевали с первой страницы на вторую, а потом и на третью. Новости о ходе подготовительных работ – строительстве дамб, заготовке продовольствия, организации временных палаточных лагерей в сейсмоопасных районах и тому подобном заняли свое скромное место среди прочей хроники. Все, так или иначе, были уверены, что власти и ученые что-нибудь да придумают, и очередной апокалипсис опять не состоится. И очень скоро даже мне начало казаться, что вся эта суматоха, круглосуточная работа в три смены, сон по четыре-пять часов в сутки и ежедневная укладка тысяч километров коммуникаций и углеродных ферм мне просто-напросто приснились.

Ведь все это было так далеко…

После двухнедельной реабилитации в санатории я вернулся домой, где продолжил скучать. Бытовые хлопоты казались мне настолько мелочными в сравнении с теми масштабами, которыми приходилось мыслить ранее, что я вновь захотел на передовую. Поскольку за все последние дни со мной никто так и не попытался связаться, то я решил проявить инициативу и, набравшись наглости, сам позвонил Луцкому.

С легкой ноткой сожаления в голосе Лиза сообщила мне, что генерал в отъезде и вернется только завтра, однако, если я пожелаю, она может соединить меня со Слепневым, который сегодня как раз на месте.

Вообще-то, профессор располагался ближе к концу списка людей, с которыми мне хотелось бы поговорить. Его манера постоянно находиться в центре внимания меня изрядно раздражала, главным образом потому, что я сам был, пожалуй, его полной противоположностью. В присутствии Луцкого он, как правило, более-менее держал себя в руках, но я опасался, что без него профессор вполне может устроить очередной бенефис имени себя любимого. Однако информационный голод пересилил эту неприязнь, и я согласился.

К моему немалому удивлению Слепнев приветствовал меня довольно спокойно, я бы даже сказал, равнодушно. Если бы меня подобным образом приветил кто-нибудь другой, то я бы расценил это как следствие сильной занятости, но в случае со Слепневым подобный настрой являлся верным признаком серьезных неприятностей.

– Что-то не так? – я решил не ходить вокруг да около, а сразу взял быка за рога.

– Ну да, – рассеянно пробормотал профессор, – есть определенные затруднения.

– В чем дело?

– Твой приятель, Малгер, отбросил весь проект почти на два месяца назад, – хмыкнул Слепнев, а я невольно поморщился. Назвав Малгера «моим приятелем», он выставил меня самого в некотором роде соучастником преступления, а кому такое понравится, – как раз этих двух месяцев нам может и не хватить. Так что он вполне может преуспеть в своем начинании, пусть даже и посмертно.

– Это из-за скорого прихода лета?

Новостные сводки, приходившие минувшей зимой из Австралии и Южной Америки, больше напоминали репортажи с фронта. Причем, судя по числу жертв и масштабу разрушений, ситуация на передовой складывалась отнюдь не в нашу пользу. Сообщения о пылающих эвкалиптовых лесах, выжженных дотла городках и вздыбившихся от жары железнодорожных путях чередовались с кадрами неистовых ураганов, смерчей, наводнений и сметающих все на своем пути селевых потоков, образующихся из-за таяния снегов в Андах. Счет погибших шел уже даже не на сотни а на тысячи. Мороз пробегал по коже при мысли о том, что будет, когда лето придет в куда более плотно заселенное северное полушарие. И с каждым днем росла вероятность того, что нарастающий вал климатических изменений уже перевалил через Рубикон и приобрел необратимый характер. На этом фоне задержка еще на два месяца звучала почти как приговор.