Книга Масть - Виталий Каплан

Так оно и вышло – приняли нас с Алёшкой будто родных. Опасался я, правда, за Настасью, слишком уж болтлива, но было мне сказано, что хоть и болтлива, а не глупа, и знает, когда язык тройным узелком завязать следует.

К тому же, как объяснил я Прасковье Михайловне, не навсегда я к ней в погреб переселяюсь. Два дня всего нужно мне. Через два дня подойдёт к Твери лейб-гвардии Семёновский полк, в котором некогда мне довелось служить и где у меня полно друзей. Полк же ходил в учебный поход в Москву, стоял на тамошних своих квартирах, ныне же возвращается к месту постоянной дислокации в Санкт-Петербург. В полку я и укроюсь, верные друзья-офицеры, имеющие связи при дворе, возьмут меня с собою в столицу, помогут получить аудиенцию у государыни-матушки, вот ей-то я в подробностях и раскрою заговор. Тогда-то и наступит победа, наказание неверных и награждение верных (к коим, разумеется, отнесена будет и госпожа Скудельникова). Глядишь, и прежнее имущество удастся выкупить милостью царской…

«Ну а через два дня что будем делать? – выслушав Алёшкину фантазию, осведомился я. – Когда окажется, что никакого полка к Твери не подошло?»

«Вот в том-то и дело, что идёт сюда полк, – огорошил меня мальчишка. – Просто я не всё успел тебе рассказать. Утром, едва ушёл ты в Контору на доклад, заявился к нам Костя. Предупредил, чтобы я из дома ноги делал, ибо Ночной Дозор сообразит: где ты, там и я, и установит за мною слежку. А ещё про многое другое сказал… в числе прочего и что из Москвы сюда Семёновский полк идёт, к субботе вечером, наверное, уже будет».

Оказалось, что, пока Прасковья Михайловна потчевала меня простым, но сытным обедом, Настасья всё в погребе приготовила для нашего с Алёшкой проживания. Два соломенных тюфяка, тазик для умывания и, конечно, поганое ведро – как же без него. А ещё вдоволь, от щедрот – сальных свечей.

– Спать будешь? – поинтересовался Алёшка, закрыв крышку погреба. Огарок свечи, укреплённый в глиняной миске, почти не разгонял темноту, пронзительно пахло старухиными заготовками, и скреблась в дальнем углу мышь. Уютно, что сказать…

– Какой уж тут сон, – вздохнул я. – Давай уж, рассказывай, что тебе Костя поведал.

– Эх, кабы можно было магией сейчас пользоваться, – мечтательно протянул Алёшка, – я бы не рассказал, а показал. Потому что зримозапись вёл. Думал, ты потом посмотришь, потому как дело крайне важное. Но пока нельзя, придётся на словах. А было так: прибежал он, Костя, где-то спустя четверть часа, как ты в Контору отправился. Заметь, прибежал, а не сквозь портал явился. Потом уж сказал, что «скороходом» воспользовался, был у него свой. И смотрю я на ауру его, а там вообще с ума сойти! Вроде как и второй у него ранг силы, а вроде и шестой. И лица на нём нет, бледный весь, скулы так заострились, что порезаться можно. Не стал он долго мяться, быстренько всё мне рассказал – и как поймали тебя в хранилище, и как допрашивали в кабинете у графини, и как он тебя из подвала выпустил. А знаешь, что дальше было?

– Что же? – с живым интересом спросил я.

– А дальше он к Виктории Евгеньевне пошёл, в её покои, в пятом часу, когда светало уже. Разбудил и повинился, дескать, не смог вынести творящегося бесчестья и потому дал тебе свободу. Но и таить сие от её сиятельства тоже не может, ибо получилась бы мерзкая ложь. И потому вроде как припадает он к её стопам и отдаётся её суду.

– И что же графиня Яблонская? – Тон мой был шутливым, но внутри царапалось и саднило. Если столь свирепа оказалась графиня ко мне, предателем сочла – хотя никогда я ей в верности не клялся! – то уж тем более обозлится на Костю.

– Кричала она на него! Недоумком обозвала. Ну и наказание наложила. На месяц снизила ему ранг силы до шестого, а воздействия на людей, равно как на Иных, и вовсе запретила. Так что не может он сейчас ни порталов открывать, ни на второй слой Сумрака ходить, ни даже Тихой Связью разговаривать.

– Легко отделался, – выдохнул я. – Могла бы и в вешалку… на девяносто девять лет. Так он за тем только и приходил, чтобы про горести свои поведать и тебя предостеречь?

– Не только, – подумав, признался Алёшка. – Он помощи у меня просил.

– Это в чём же?

– Графиню хочет спасти. А то, говорит, ей последние дни остались.

– Ничего себе! – Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть. – Это каким же манером?

– Мы все неправильно думали, – глухо заговорил Алёшка. – И ты, и я, и Януарий Аполлонович. Считали, что ей артефакт «белая вода» нужен, чтобы перебить царицыну Светлую охрану. А Костя сказал, что ничего подобного. Совсем другой у заговорщиков план, и он про то сам случайно узнал. Видать, подслушал разговоры старших. В общем, так. Идёт из Москвы в столицу Семёновский полк, и офицеры все там уже охмурённые, им и в столице, и в Москве вольные каменщики мозги прополоскали, ещё с позапрошлого года. Мало-помалу приучали к мысли, что надлежит гнусную язву самодержавия выжечь, и кто сие сотворит, тех имена славой покроют себя в грядущих веках.

Ага! Сразу вспомнились мне пьяные жалобы майора Бортникова. Вот, значит, что там за древние египетские тайны, вот что за Высокое Собрание, вот что за посиделки на квартирах!

– А замысел таков. Сообщили столичные франкмасоны своим московским собратьям, когда в этом году государыня отправится из Зимнего дворца на летнее пребывание в Царское Село. Московские срочно главных офицеров семёновских собрали и сказали: пробил час! Надлежит полку немедля выдвигаться в Санкт-Петербург, только не в квартиры свои городские, а на Пулково, то есть перехватить царский поезд, когда государыня с двором своим и обозом из города выедет и к Царскому Селу направится. Вся штука, оказывается, в том, что охрана Светлых есть в Зимнем дворце, и мало что охрана, а уж сколько защитных артефактов там понатыкано… И то же во дворце царскосельском. Но вот в пути будет у неё обычная охрана, человеческая. Никто ж раньше не думал про такое, перевороты все во дворцах свершались, вот дворцы и укреплены. И получается, что вообще без всякой магии можно государыню арестовать и вынудить подписать манифест. Разумно выходит?

– Разумно, – выдержав долгую паузу, признал я. Вот, значит, как! Вот, значит, какую ахиллесову пяту углядели заговорщики и не увидел дядюшка при всём его уме и опыте! Проруха, значит, не только на старуху бывает, но и на старика!

– А вот не совсем разумно, – возразил Алёшка. – Всё сложится только если господа офицеры дурить не начнут, любые сомнения из головы выкинут и строжайше станут подчиняться указаниям вольных братьев. А вот тут никакой уверенности нет, что всё как по маслу пройдёт. Полк ведь из Москвы как выдвинулся-то? Раньше положенного ему срока! Вроде как только к Троице он должен был в столице быть, а тут фельдъегерь прискакал, привёз пакет от высшего командования… приказ поддельный, конечно, как и сам фельдъегерь. Потому и те офицеры, что пока ни о чём ни сном ни духом, могут засомневаться… Да и те, кто в заговоре, могут внезапно раскаяться… или кто-то устрашится, кто-то вина нахлещется – и поперёк батьки полезет глупо геройствовать. Ты ж сам с ними служил, вот скажи – разве невозможно такое?