Книга Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова

– Ты так и будешь говорить только о делах, о Харыбине, о Крымове?.. Скажи, я в твоей жизни совсем ничего не значу? Тебе нет дела до моих чувств?.. – услышала она, и ей показалось, что сквозь робкую попытку Игоря рассказать ей о своих чувствах пробивается тот жесткий и ледяной тон, который был у него раньше, в пору их зарождающихся близких отношений, когда она знала другого, более хладнокровного и даже грубоватого Шубина. То, что последовало за этим вопросом, лишь доказывало ее подозрение – у Шубина кончилось терпение, и теперь он ждет от нее ответа на поставленные вопросы. Роль друга ему больше не по плечу, и теперь, в зависимости от того, что Юля ему ответит, решится, останутся ли они вместе, или им придется расстаться. Он запрокинул ей голову и набросился на нее, забыв о боли, целуя ее теплые податливые губы, пока еще не отвечающие на его желание. И в тот момент, когда она готова была уже смириться с тем, что ее одиночество может быть заполнено таким прекрасным человеком, как Шубин, и что ее ребенок, вероятно, будет носить эту теплую и медвежью фамилию, раздался телефонный звонок. Юля взяла трубку, когда Шубин уже овладел ею и теперь, ничего не слыша и не желая ничего другого, как закрепить свое право на нее, качался где-то над ее головой, сам не веря в свое счастье.

– Земцова, это я, – услышала она знакомый голос, прорвавшийся к ней из далекого Парижа, и ей даже показалось, что в комнате запахло мокрыми каштанами, как там, в большой спальне с высокими светлыми окнами…

И они заговорили – ни о чем и обо всем. Она старалась говорить одними междометиями, уклоняясь от прямых ответов, но получалось так, словно она одновременно любила сразу двух мужчин – одного по телефону, всей душой и по-настоящему, другого – телом и чувством благодарности, разумом, наконец.

Капли пота со лба взмокшего Шубина падали на ее грудь, но иногда на телефонную трубку и задерживались на ней, словно желая подслушать любовное воркование двух изменников.

– Мне кажется, ты еще спишь… У тебя такой сонный, вялый голос… Ладно, птичка, пока, целую тебя нежно во все места, я тебе перезвоню… – там, в парижской квартире, положили трубку, и здесь, в С., Шубин без сил рухнул возле нее, чувствуя себя победителем. Все произошло до смешного, до слез одновременно цинично, символично…

– С кем ты разговаривала? – спросил Игорь, не подымая век; грудь его вздымалась, он еще постанывал на выдохе.

Но она ему ничего не ответила. Затем неожиданно всхлипнула.

– Ты плачешь? Что случилось? – он поднялся на локте и заглянул ей в глаза. – Ты чего? Тебе нехорошо?

Но она снова промолчала. Она была в тот момент слишком далеко от него, и тело ее хранило прикосновения другого мужчины, его запах, а в голове шелестели другие слова, сливаясь с шелестом мокрых каштанов: «Мне кажется, ты еще спишь…»

…

И позже, очнувшись от наваждения и целуя Шубина в губы, Юля вполне осмысленно и серьезно сказала:

– Ты должен сегодня же вылететь в Москву, это очень важно. Вставай, я сама сварю тебе кофе… Ты не знаешь, сегодня в библиотеке не выходной?

* * *

Она размышляла приблизительно так: Берестов нанял Крымова, чтобы найти убийцу отца Кирилла, с одной целью – поймать и посадить за решетку своего давнего соперника – Куракина. То есть он почему-то был уверен, что священника убил именно Куракин. Но почему? Берестов считал, что Куракин способен на такое убийство ради того, чтобы подкинуть улики сопернику и тем самым вывести его из игры. Более нелепого объяснения причины убийства не найти. Но, очевидно, Берестов был настолько пропитан ненавистью к Куракину, что о другом и слышать не хотел. Хотя налицо полная абсурдность этого предположения. И Крымов, понимая это, сначала взялся за дело, поскольку не привык отказывать клиентам, которые хорошо платят, а потом, когда ему сделали более выгодное в денежном плане предложение, отказал Берестову. Вот и получается, что Крымову в сети попалась золотая рыбина – Кристиан.

Кристиан. Если у Кристиана, человека явно не бедного, нашлись деньги для того, чтобы нанять Крымова и просто-таки закупить его, что называется, с потрохами, то почему же он не воспользовался ими раньше для розыска человека, благодаря которому он мог доказать свое право на наследство и разбогатеть? И что такого мог знать или предъявить ТОТ ЧЕЛОВЕК, чтобы помочь Кристиану доказать подобное право?

Ей ничего не стоило позвонить в Париж Крымову и выяснить это более подробно. Но зачем? Чтобы он знал, что ей не дает покоя его неожиданное богатство? Но ведь внезапный отъезд Крымова более чем загадочен. И не кроется ли за этим другая причина – смертельная опасность, нависшая над Крымовым, в которой он упорно не хочет признаваться?

Нет, это было бы слишком красиво и мелодраматично, как в театре. Или в кино. Жизнь более проста и прозаична.

Вдруг в голову Юли пришла другая мысль относительно Кристиана. Он мог НЕ ЗНАТЬ о существовании этих бумаг, а Крымов в частной беседе с каким-нибудь общим знакомым произнес вслух имя человека, у которого имеются какие-то бумаги, касающиеся Кристиана Броше. Вот и получается, что речь могла идти только о завещании. И это завещание скорее всего всплыло НЕОЖИДАННО, поскольку Кристиан мог быть, к примеру, НЕЗАКОННОРОЖДЕННЫМ сыном Броше-старшего.

Кристиан мог искать своего отца просто так, из родственных чувств, как это делают многие растерявшиеся по земному шару родные люди. Он мог не знать о том, что его отец богат…

Юле показалось, что она разгадала этот французский ребус с ценными бумагами и наследственными делами, которые в мире капитализма занимают особое место и вокруг которых разворачиваются еще и не такие мелодрамы. Деньги там и деньги в России – разность порядков колоссальна! Значит, Крымову просто повезло, что судьба свела его с Кристианом, которому он оказался полезен в силу чудесной цепи случайностей, приведшей его в конечном итоге в Париж.

Но интуитивно Юля чувствовала, что эта цепь случайностей окрашена кровью отца Кирилла и что, не будь этого убийства, не было бы ни Кристиана, ни богатства, ни Парижа, ничего… Неужели Кристиан как-то замешан?.. Или Щукина? Или Крымов?..

Обо всем этом она думала, сидя за столиком летнего кафе на набережной и наслаждаясь видом сверкающей на солнце водной глади реки и миражных, светло-зеленых с золотыми пляжами островов. Сиреневый кружевной мост, перекинутый через Волгу и тонувший в белесой дымке, казался нереальным, сотканным из воздуха… Кругом была такая красота и тишина, что Юля, с трудом продираясь сквозь утреннюю истому и оцепенелость, буквально заставляла себя думать о предстоящих и не сулящих ей ничего, кроме страха и волнения, встречах…

Но фотографии, подобно серной кислоте, жгли ее совесть, и даже если учесть, что ее совесть – это духовная собственность, которая принадлежит только ей, все равно – она не сможет бездействовать и молчать, пока хотя бы не удовлетворит своего любопытства. «А там посмотрим».

Первое. Парни с Ватерлоо и женщина с цыганским лицом – она знала этих людей, и ей было досадно, что Шубин, которому она собиралась довериться, их не узнал.