Книга Три года революции и гражданской войн - Даниил Скобцов

Между тем активность большевиков между Доном и территорией, занятой Добровольческой армией, к началу месяца усилилась до того, что под угрозу попала главная магистраль Ростово-Владикавказской железной дороги. Северные округа Дона были заняты большевиками. В газетой хронике отмечалось, что при близости большевистских орд, в самом Екатеринодаре снова зашевелились большевизанствующие элементы. В трамвае, в базарной толпе слышались совсем недвусмысленные заявления: «Наши идут»… Они «кадетам покажут кузькину мать»… Вечерами можно было услышать на улице достаточно громко распеваемую песенку большевистской редакции о «яблочке»:

Ой, яблочко да закатилося, —

Кадетская власть провалилася…

Одна из екатеринодарских газет, «Кубанский Край», заняла совсем двусмысленную позицию в смысле про-большевистского уклона до такой степени, что наш член правительства по ведомству внутренних дел принужден был, не без давления, впрочем, со стороны штаба Добровольческой армии, издать постановление (7/3-1919 года за № 162) о закрытии этой газеты. В ней господствовал в то время в качестве фактического редактора г. Белоусов, приобретший еще раньше известность по своим демагогическим выступлениям в период обостренных в раде отношений казачьего представительства с иногородним… Имел близкое участие в редакции этого «Кубанского Края» и г. Воропанов. Любопытно, что в газете «Великая Россия» (№ 161-16/3) скомментировали это постановление о закрытии газеты как «единственный случай» осуществления кубанским правительством его обязанностей.

Вся надежда была на фронтовиков, главную массу которых в это время составляли кубанские казаки. Они воевали и умирали на фронте с полным самопожертвованием. К этому времени относится следующая характеристика генерала Деникина боевой силы:

– Доблестные кубанские казаки, которым посчастливилось освободить уже всю свою землю и которые самоотверженно докончили освобождение Терско-Дагестанского края, поспешили теперь на помощь Дону… «Кавказская Добровольческая армия», «та, которую предполагали раньше наименовать Кубанской армией, – генерал Деникин наименовал войсковую группу кубанских казаков, «эшелон за эшелоном текла на север без всяких кондиций».

Официальная сводка штаба армии давала такие, например, сведения в печать об Азовско-Днепровском фронте: «Кубанские части, сломив сопротивление противника, овладели селением Медвежинским (Ставропольской губернии), Шляхтиным и станицей Мечетенской (Донского войска), место бывшей стоянки Д. А.

На фронте наиболее молодое и способное на самопожертвование кубанское казачество воевало, чтобы освободиться от большевиков, в тылу же, в организационном центре, который до этого усиленно звал фронтовиков к борьбе и изображал эту борьбу как долг, как честь казачества, теперь в этом тыловом центре происходило недопустимое и с первого взгляда непонятное колебание. Доминировали групповые цели и сомнительные мечтания. При этом главная карта, на которую ставили наши черноморцы, была заведомо бита. Авантюризм Петлюры обнаруживал полную свою несостоятельность и беспочвенность. Украинский народ оставался глухим к его призывам, а сам уголовный атаман Петлюра, потеряв

Киев, вел в это время неудачную борьбу за последний клочок украинской земли возле Шепетовки. Бессилие и неспособность организовать действенную борьбу с позиций развала столетиями создававшегося российско-украинского государственного единства становилась самоочевидной. Раздел, развал, вообще преступная ставка на центробежные силы давала убедительные противопоказания. Опасная ставка на «Самостийничество» проваливалась. Но, к сожалению, в сфере добровольческих настроений это будило безжизненные реставрационные стремления…

Глава VIII

Кубанский войсковой атаман, приняв от нас коллективное прошение об отставке, попросил временно, впредь до сформирования нового правительства, исполнять свои обязанности, одобрив вместе с тем наше направление краевой работы.

Между тем течение правительственного кризиса принимало довольно бурный характер. Выдвигались разные кандидаты на пост председателя правительства, столь неожиданно, однако, и отпадавшие. Определенными кругами была выдвинута, например, кандидатура И. Л. Макаренко, но на ней нельзя было остановиться по одиозности его фигуры, во-первых, среди кубанского офицерства, которое не могло простить ему бестактной фразы о «несчастной Кубани, не сумевшей породить ни одного порядочного генерала». Для нас, линейцев, он был неприемлем, но он не был приемлем и для черноморской «спилки» круга Бескровного, Рябовола и др. Его кандидатура отцвела, не успевши как следует расцвести.

В широких радянских кругах утверждалась мысль о необходимости широкой правительственной коалиции. На этой почве возникла кандидатура в председатели Краевого правительства из широкой народной среды, и искавшие такого кандидата в атаманы остановились на почтенном казаке станицы Павловской, многолетнее несменяемом атамане своей станицы, видном кооперативном деятеле в той же станице, уважаемом члене Краевой рады от своей станицы, но с общим образованием не выше курса хорошей пятилетней станичной школы… Для такого поста, как председатель правительства, данных у Турбина было, конечно, недостаточно. Но атаман все же сделал ему предложение и пригласил поехать в Париж.

Из прежнего состава правительства намечались желательными для обоих радянских групп кандидатами генерал В. Гр. Науменко и я. Трусконский и Верещака воспринимались как своею рода спецы, возможные во всяком правительстве. В резкой форме черноморская группа высказывалась против самого Сушкова, Каплина и в особенности против Н. М. Успенского, вменяя ему в вину без достаточного основания карташевские дела, по крайней мере, делая вид такого вменения, – явная несправедливость в отношении честного и добросовестного работника.

Заявление об этих отрицательных требованиях черноморской группы передал атаману прибывший в Екатеринодар сам кандидат в премьеры С. П. Гурбич, а атаман сообщил об этом мне и Науменко. Мы тут же поставили свое требование Гурбичу, что можем войти в его правительство, если вместе с нами будут введены в него Успенский и Каплин. Создалось таким образом муссированное потом черноморцами положение о так называемых «четырех пунктах» препоны: Скобцов, Науменко, Каплин, Успенский… На Каплина черноморцы после долгих препирательств еще соглашались, но на отводе Успенского решительно настаивали. Мы, однако, не находили возможным уступить, по существу, относясь скептически к силам предположенного премьера…

Из переговоров с Гурбичем вследствие такого положения ничего не вышло. По «нездоровью» он от выполнения возложенной было на него миссии отказался и уехал к себе в станицу. Это было по истечении целого месяца кризиса.

Правительство Сушкова, которое продолжало действовать и управлять на основании своего временного мандата от войскового атамана по принципу «впредь до…», решило использовать героическое средство, чтобы перевести кризис на новые рельсы, средство давно, впрочем, нами намеченное: вызвать к жизни, казавшееся мертвым по своему началу, постановление Краевой рады о «союзе южнорусских государственных образований».