Книга Небо над Дарджилингом - Николь Фосселер

Мохан поднял глаза. Итак, его матери Камалы больше нет в живых. Его испугало, с каким спокойствием принял он это известие. Словно успел исчерпать весь отпущенный ему запас слез и боли. Повисла долгая пауза, во время которой раджа концом трости обводил узор на ковре.

– Я всегда старался жить так, как предписывают нам закон и обычаи предков, – хрипло пояснил отец.

– Я понимаю, – кивнул Мохан Тайид.

Он знал, что в последних словах гордый старик просил у него прощения и одновременно предлагал мир.

– Вы останетесь? – спросил раджа, остановив взгляд на сыне.

– Куда нам идти? – пожал плечами Мохан Тайид, поправляя повязку.

– Никогда не поздно вернуться туда, откуда вышел, – ответил отец, поднимаясь с кресла.

Кряхтя и тяжело переставляя ноги, он направился к двери. У Мохана защемило сердце. На пороге раджа оглянулся.

– Как зовут мальчика?

– Раджив, – помедлив, ответил Мохан.

На некоторое время старик задумался.

– Это имя воина, – одобрительно кивнул он.

Дверь захлопнулась, и Мохан снова опустился в кресло. Он чувствовал себя смертельно уставшим, тело болело. Принц снова и снова спрашивал себя, правильно ли он сделал, что пришел сюда с мальчиком, и не находил другого ответа, кроме того, что выбора у него не было.

17

Вот уже несколько месяцев Британия отчаянно сражалась за сохранение своей власти над Индией. На полуостров прибывали новые и новые войска из разных частей Империи: соединения из Бирмы, Персии и Китая, дислоцированные на Маврикии рыжебородые шотландцы в клетчатых юбках; осенью высадились полки из Мальты и Южной Африки. Наконец, из Саутгемптона отправился гусарский полк, который в ноябре достиг Бомбея.

В сентябре после двухмесячной осады пал Дели. Англичане шумно отметили победу: по городу прокатилась волна убийств, грабежей и насилия.

Джирай Чанд оставался в отношении англичан искусным дипломатом и сторонником осторожной политики. И это в совокупности с выгодным местоположением его княжества приносило свои плоды. Буря колониальной войны, эпицентр которой находился в долине Ганга, а отголоски слышались в самых отдаленных уголках страны, обошла стороной Раджпутану.

В сентябре Ян окончательно вернулся в мир живых. Врачи Джирая Чанда, в особенности Амджад Дас, хорошо сделали свою работу: хотя поврежденная рука из-за длительной неподвижности стала тонкой и бледной, раны на ней зажили, и действовала она так же, как и здоровая. Правда, на плече и щеке остались уродливые шрамы.

«Как будто Брахма второй раз подарил мне племянника», – подумал Мохан Тайид, войдя в комнату оправившегося после ран Яна.

– Где мы? – спросил мальчик, пристально глядя на дядю.

– В Сурья-Махале. – Мохан опустился на стул и подвинул его к кровати. – В самом сердце Раджпутаны. Здесь я родился и вырос.

– А где моя мама? – Мальчик проглотил конец вопроса, словно заранее предвидя ответ.

Наступил момент, которого Мохан Тайид боялся все то время, пока его племянник лежал без чувств. Он опустил голову, чувствуя на себе взгляд Яна.

– Она умерла. Так же, как и твоя сестра.

Подняв глаза, принц увидел, что Ян смотрит куда-то в угол комнаты. Его лицо стало суровым, как у взрослого мужчины, а зрачки походили на два непрозрачных темных камня.

– Как это случилось?

– Прогремел взрыв… – Мохан вздохнул. – Когда мы пытались бежать из города. Большего я сам не знаю.

– Я помню, – пробормотал мальчик и потрогал здоровой рукой свою шею, словно до сих пор чувствовал там холодный клинок Бабу Саида. – А потом была пустыня и солнце. – На мгновение его взгляд снова стал невидящим. – А мой отец? – Ян пристально посмотрел на Мохана.

Мохан сглотнул, смочив пересохшее горло. Как он мог объяснить то, чего не знал сам? Стараясь вспомнить все до мельчайших деталей, он рассказал Яну о том, как исчез Уинстон Невилл.

– А он сможет найти нас здесь? – Теперь голос Яна звучал умоляюще, будто он снова стал ребенком, ранимым и беззащитным. – Ведь он должен, он наверняка будет нас искать…

Мохан кивнул.

– Конечно. Во всяком случае, когда кончится война.

Мохан старался, чтобы это прозвучало как можно убедительнее, однако голос дрожал от неуверенности. Подняв глаза, он понял, что Ян ему не верит.

Амджад Дас предписал обоим своим пациентам как можно больше двигаться, чтобы разработать атрофированные мышцы. Поэтому Мохан с Яном стали прогуливаться по бесконечным переходам и залам Сурья-Махала, отдыхая во внутренних дворах, где к тому времени уже вовсю припекало солнце. Ян не мог налюбоваться искусной работой целых поколений индийских каменщиков и резчиков по дереву. Он часами разглядывал дорогую мебель, светильники и статуи и с замиранием сердца прикасался к расшитым золотом тканям. Мохану ежедневно приходилось отвечать на множество вопросов о своем детстве и молодости, о старике-радже и прежней жизни в Сурья-Махале, о Ситаре и Уинстоне Невилле.

Поначалу Мохан не решался рассказать племяннику всю правду об обстоятельствах их бегства из дворца в долину Кангри, но мальчик настаивал. Он допытывался, расспрашивал, уточняя каждую деталь. Его вопросы поражали Мохана четкостью формулировок. Выслушав ответ, Ян погружался в размышления, и его лицо становилось не по-детски серьезным. Он вообще слишком рано повзрослел. В беседах с племянником Мохан часто забывал, что имеет дело с ребенком.

Наконец, в один из вечеров, они вошли в заброшенный сад, в бледном свете звезд казавшийся бесцветным и пыльным.

– Здесь мы частенько беседовали с твоим отцом, – сказал Мохан. – И здесь же он впервые встретил твою мать.

Ян огляделся. Вокруг него вились усеянные увядшими цветами китайские розы, под ногами шелестела сухая листва, которую не убирали вот уже много лет. Плитка под ней, некогда бледно-голубая, была покрыта трещинами и слоем грязи, фонтан, возле которого Ян был зачат, давно пересох. Мальчик поднял глаза к Башне Слез, где томилась в заточении его мать.

– А почему он оставил нас в живых? – спросил он дядю.

– Я не знаю, – покачал головой тот. – Быть может, он решил, что достаточно отомстил за поруганную семейную честь.

Ян оглядел яблоню, чьи плоды сморщились и были покрыты пятнами. Много их, полусгнивших, валялось на земле.

– Я никогда не буду зависеть от милости другого человека, – пробормотал Ян себе под нос. В голосе его слышалась такая твердость, что Мохан Тайид содрогнулся.

– Пойдем. – Он тронул племянника за плечо. – Раджа хочет познакомиться с тобой поближе.

Джирай Чанд принял их в одном из своих покоев, сидя на широком мягком стуле из резной вишневой древесины. По обе стороны от него стояли вооруженные раджпуты. Ян был в светлом кафтане, сшитом по образцу раджпутской формы, его левая рука до сих пор висела на перевязи. Мальчик внимательно всматривался в лицо пожилого человека в расшитом золотом кафтане и сверкающем драгоценностями тюрбане, который, в свою очередь, пристально глядел ему в глаза. Несколько минут продолжался безмолвный диалог деда и внука, прежде чем раджа задал первый вопрос: