Книга Сметенные ураганом - Татьяна Осипцова

– Нет уж, в третий раз рисковать своим сердцем я не намерен, – неожиданно резко ответил он.

– Ну что мне сделать, чтобы ты поверил? – Не выдержав, она всхлипнула и заплакала. – Ну, прости меня, пожалуйста…

– Ей-богу, ты как ребенок, Света. Думаешь, сказав «прости», можно все забыть, думаешь, старые раны перестанут болеть? Держи платок и утри слезы.

Она взяла его платок и послушно высморкалась. Ей стало понятно, что все, о чем Юра сейчас говорил, лишь анализ прошлого, взгляд на себя со стороны.

– Тебе тридцать два, Света? Сколько я тебя знаю, у тебя было две цели: деньги и Михаил Улицкий. Что ж, ты еще молода, и теперь ты богата, и можешь получить Улицкого, если захочешь. Но тебе и этого мало… Уймись, оставь меня в покое.

«Оставить в покое? Нет! Ведь Юра – все для меня! К черту все деньги – лишь бы он был со мной!»

Уставившись на него несчастными глазами, она в отчаянии заломила руки:

– Юра, если ты так любил меня, неужели ничего не осталось?

– Осталось. Жалость.

– Выходит, я сама во всем виновата, и ты не любишь меня больше?

– Ты все правильно поняла.

– Но я ведь люблю тебя! – упрямилась она.

– Это твои проблемы, – сказал он без издевки, просто констатируя факт.

Но Света все равно не могла поверить. Она должна что-то сделать! В глазах ее мелькнул отчаянный огонь, затем она обольстительно прищурилась и стала приближаться к нему.

– Юра, – вкрадчиво начала она. – А если я…

– Стоп! – Он предостерегающе вытянул руку, и брови его насмешливо взлетели вверх, как бывало раньше. – Ты что, надумала перенести свой пыл с Улицкого на меня? Боже упаси! – и совершенно серьезно добавил: – Ничего не выйдет, Света. Я уезжаю.

Уезжает? Нет! Она не сможет жить без него! Ее все покинули, оставался один Юра, и он хочет уехать? И говорит об этом как о давно решенном деле? А когда он что-то решил, остановить его невозможно.

Губы задрожали от вновь подступивших слез.

– Ты бросаешь меня?

– Не драматизируй, дорогая. Тебе не идет. Если ты принципиально против развода и хочешь оставаться для всех женой Шереметьева, хоть и не графа, что ж – я буду приезжать иногда. Сделаю вид, что активно занялся заграничным бизнесом. Ни наши знакомые, ни прислуга ничего не поймут.

– Плевала я на прислугу и знакомых! Я не могу без тебя! Возьми меня с собой!

– Нет, – проговорил он тоном, не терпящим возражений.

Ей хотелось броситься на пол и визжать, и биться в истерике, как бывало в детстве, когда взрослые не давали ей то, чего она хочет. Но остатки гордости и здравого смысла удержали ее от такой глупости.

«Он будет презрительно смотреть или рассмеется. Даже если он больше не любит меня, пусть хотя бы уважает».

И она постаралась спросить как можно спокойнее:

– Куда же ты собрался?

– Куда-нибудь в центр старушки Европы, а может, в Америку или в Австралию. Не знаю. Хочется найти место в мире, где ясно и покойно, где жизнь давно устоялась, и нет этого непрерывного бума. Где люди живут вечными ценностями, а не желанием нахапать больше, чем другие. Мне надоело в России, очень уж она быстро меняется, мне в моем возрасте за ней не поспеть. Когда тебе будет сорок пять, может, ты и поймешь меня…

– Прекрати, – резко перебила Света. Она не могла слышать его голоса, в котором не было любви.

Несколько секунд он смотрел на нее, затем сгреб со стола ненужные бумаги, сунул их в ящик, запер его и поднялся с места.

– Ты отнимаешь у меня последнюю надежду. Что я буду делать, если ты уедешь? – дрожащим голосом спросила она.

Юрий помедлил, будто решая, не солгать ли из сострадания, затем равнодушно пожал плечами:

– Дорогая, я не из тех, кто терпеливо латает дыры, а потом говорит, что вещичку еще можно поносить. Некоторые скажут, что заплатки нынче в моде, но я не так молод, чтобы носить латанное. Уж лучше я буду вспоминать о том, как вещь выглядела целой. Что порвано, то порвано! Я не могу изображать любовь, которой нет. Раньше я волновался по поводу того, что ты делаешь, о чем думаешь… – Он вздохнул и закончил как-то особенно пренебрежительно: – А теперь, дорогая, мне на это наплевать.

Он взял папку со стола и, не попрощавшись, вышел из кабинета.

Светлана смотрела на закрывшуюся за ним дверь, и ей казалось, что сейчас она задохнется от боли, сжимающей грудь. Юра ушел, и все в ее жизни потеряло смысл. Он сказал правду, то, что действительно думает, вплоть до последних жестоких слов. И ничто не заставит его отказаться от принятого решения. Она всегда знала это и сейчас вновь почувствовала его силу, несгибаемую силу и твердость, то, что искала в Михаиле, но не нашла.

Она любила двух мужчин, но не умела их понять, и вот теперь потеряла обоих. Если бы понимала Мишу – он бы давно стал ей не нужен. Если бы Юру раньше поняла – не потеряла бы его.

«Какая я дура! – подумала она в отчаянии. – Никогда я никого не понимаю, не умею вовремя оценить! Маня… Миша… Юра…»

Светлана подошла к окну и уперлась лбом в стекло. Двор был ярко освещен. За ним убегали вдаль огни Большой аллеи. Поднявшийся ветер срывал желтые листья с деревьев, они кружились в воздухе и падали на старательно выметенные садовником дорожки.

Два влажных кленовых листа прилепились к стеклу. Света дала им имена: левый – Юра, правый – Миша, и стала следить, как они трепещут на ветру. Если правый листок улетит, а левый останется, все будет хорошо – загадала она.

Листья сорвались со стекла одновременно. Вздохнув, она вернулась к столу и тяжело опустилась в Юрино кресло. На нее навалилось странное отупение. Одна мысль крутилась и крутилась в голове: «Неужели это конец, неужели его нельзя вернуть?»

«Сейчас я не буду думать об этом, – мрачно решила она. – Не буду! Иначе сойду с ума».

«Нет! – кричало и ныло сердце. – Нельзя дать ему уйти. Должен же быть какой-то выход!»

– Сейчас я не стану об этом думать, – повторила Светлана уже вслух, отодвигая беду в глубь сознания и поднимая голову. – Я не собираюсь признавать свое поражение, но сейчас не буду об этом думать… Я подумаю обо всем завтра, и я верну Юру, обязательно верну!

Санкт-Петербург

2013