Книга Голубая акула - Ирина Васюченко

Было ли то обычное для Муравьева кривлянье, или мой новый экспонат сам, подобно мне, был сумасшедшим коллекционером безумств мира сего? Стало быть, один тайный маньяк пришел в гости к другому, почуяв в нем своего. Больной, обреченный, он просил удовлетворить его любопытство — может статься, единственное чувство, еще жившее в нем. Мне ли отказать в подобной просьбе?

— Видите ли, это не роман. Скорее… гм… мемуар.

— А! Наверное, о пережитом на фронте? — позевывая, спросил граф.

— Нет, совсем другое. В моей жизни случилось одно странное событие… Собственно, не событие, а история, растянувшаяся на годы. У меня был враг. Мы долго преследовали друг друга. На карту была поставлена жизнь и, возможно, нечто большее.

— Так, так. Что же вы друг другу сделали? И кто он, этот враг?

— Долго рассказывать. Суть в том, что он был одержим страстью к злодейству. Творил зло не ради обогащения или иных выгод, а во имя зла как такового, движимый своего рода извращенным сластолюбием. Как истый развратник, он весьма усердно пекся о разнообразии способов, какими удовлетворял свое ненасытное вожделение… Я понятно объясняю?

— О, вполне, — легко, светски молвил граф. Прищурившись, он вспоминал что-то. И вдруг процитировал, томно подвывая:

Люблю блуждать я над трясиною

Болотным огоньком,

Люблю под липкой паутиною

Таиться пауком,

Люблю летать я в поле оводом

И жалить лошадей,

Люблю быть явным, тайным поводом

К мучению людей. —

Однако мне пора, — почти без паузы продолжил он, вдруг потеряв к разговору всякий интерес. — Был рад беседе. Желаю здравствовать!

Неприятный осадок остался у меня от этого посещения. Вспомнилась поговорка госпожи Трофимовой: «Боже, как велик твой зоологический сад!» Экая, право, скотина… Зря я жалел его. Добиваясь моей откровенности, он играл в какую-то свою дрянную игру. И удалился с победой, ибо все-таки заставил меня разболтаться. Почему? С какой стати я, ни с кем не говоря об этой до сих пор непонятной и страшной для меня истории, так легко пустился рассуждать о ней с этим человеком, не внушающим мне ни уважения, ни приязни?

Ерунда какая-то. Муся все же права: подозрительный субъект. И чересчур быстро сообразил, о чем я мямлю. Даже за поэтической ассоциацией далеко ходить не пришлось: под рукой оказалась, готовенькая! Похоже, весьма похоже, что его революционное сиятельство и сами не прочь поблуждать над трясиною.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Дом на углу Воздвиженки

От Глухобоева я выбрался поздно, однако на сей раз все же решился зайти к Елене. Завтра, не теряя ни дня, я отправлюсь в Москву. Иначе нельзя, дальнейшее промедление опасно, если не преступно. Пусть начальство хоть захлебнется желчью…

Почти все окна окраинных улиц уже погасли, но тем нежнее светил мне издали огонек в окне Элке. Она не спит. Она ждет меня!

— Наконец!

И ни единого упрека. А ведь я не лучшим образом покинул ее в тот раз, да потом еще исчез на несколько дней. «Как она меня любит!» — ликовал я, всматриваясь в ее беззащитное, измученное тревогой лицо. За эти дни в угаре событий, в лихорадке бессонниц и умственного напряжения я забывал о ней, пускай ненадолго, но часто. Она же думала обо мне беспрерывно. Я угадывал это с неописуемым торжеством. Итак, главную победу я уже одержал. Оставалось расправиться с Миллером — сущая безделица для того, кто так счастлив.

В кратких словах я поведал ей, что след найден. Завтра мне придется опять уехать. Я просил ее набраться терпения и беречь себя.

— Мне-то чего бояться? — прошептала она, видимо безмерно тронутая благородством неустрашимого витязя: отправляясь на смертный бой, он еще заботится о ней, которой ничто не угрожает! Меж тем я понимал, что это не так. И попробовал объяснить:

— Этот человек многое обо мне знает. Он… словом, он нашел способ меня об этом известить. Ты мне дорога, значит, и ты в опасности. Остерегайся, сделай это для меня!

Она послушно кивала. Огромные усталые глаза были полны немого обожания. Я поцеловал их и простился. Остаться было бы безрассудством: назавтра мне потребуется свежая голова.

Впрочем, при разговоре с Горчуновым она мне не помогла. Увидев меня на пороге своего кабинета, Александр Филиппович язвительно воскликнул:

— Доброе утро! Полагаю, вы явились просить об отпуске?

Я собирался сначала потолковать для виду о текущих делах, кстати дав понять, что они в порядке, и лишь потом приступить к самому главному и щекотливому. Его насмешливое приветствие разом смешало мне все карты. Иного выхода не оставалось, и я уныло, но с видом отчаянной решимости подтвердил:

— Да.

Горчунов не без причин гордился своим самообладанием. Но такой наглости он от меня не ожидал. Меняясь в лице, прокурор хрипло спросил:

— Изволите шутить?

— Никогда бы себе этого не позволил. Я понимаю, что моя просьба ни в какие ворота не лезет. Но мне совершенно необходимо нынче же, немедленно отправиться в Москву. Даю вам слово, что у меня нет иного выхода.

Улыбка, полная яда, зазмеилась на прокурорских устах:

— Мне уже докладывали, что вы побеспокоили непрошеным визитом семью господина Парамонова, причем наговорили там вещей, не соответствующих действительности. И добро бы только от собственного имени! Воспаленное честолюбие подчас толкает молодых людей на поступки, заставляющие сомневаться не только в их уме, но и в знании элементарных правил поведения в обществе. Но, насколько мне известно, вы позволили себе сослаться на наш департамент, дав понять, что действуете якобы от его имени. Тем самым вы нанесли урон его репутации. Надо полагать, и в этом случае вы считали, что иного выхода у вас нет?

— Считал, Александр Филиппович. И продолжаю считать. Если вы уделите мне минут десять, я постараюсь оправдаться и объяснить…

Прокурор молча скрестил на груди руки и приготовился слушать меня с видом человека, который прекрасно знает, что не услышит ничего, кроме галиматьи и вранья, но по своей безмерной снисходительности готов вытерпеть все. Только уж потом, господин Алтуфьев, не обессудьте!

Эта его поза изрядно смущала меня, сбивала с мысли. Мои догадки и без того были достаточно бессвязны, умопостроения далеки от стройной последовательности, а нервы расстроены. И все же я предпринял попытку убедить его. В конце концов, я был кое-чем обязан этому человеку. К тому же знал, что он честен и заслуживает уважения. Если б не это злосчастное стечение обстоятельств, как знать, может быть, мы бы даже стали со временем друзьями…

— Вы кончили? — Горчунов медленно поднял веки, до того момента утомленно опущенные, и окинул меня холодным взором. — Пора подвести итоги. Вы утверждаете, что некий господин Миллер, зоолог, встречался вам в вашу бытность в Москве, причем не имел счастья произвести на вас, в то время желторотого гимназиста, благоприятного впечатления. Это во-первых. Вам стало известно, что тот же самый господин бывал в нашей губернии, в частности в Блинове и Задольске. Это во-вторых. Затем, порывшись в старых сплетнях, вы узнали, что в молодые годы Миллер пустил слух, будто он умер, видимо, для того, чтобы без скандала расторгнуть помолвку со своей невестой. Это единственное злодеяние, в котором ваш подозреваемый, видимо, действительно повинен. И это же — третий пункт вашего, с позволенья сказать, обвинительного акта. С таким же успехом вы могли заподозрить в похищениях детей кого угодно другого, в том числе вашего покорного слугу. Я тоже езживал в Задольск, кстати, приблизительно в то же время, что Миллер. Как это вы упустили из виду сие, несомненно, изобличающее меня роковое совпадение?