Книга Горькие травы. Книга 2. Священный метод - Екатерина Белецкая

– Убийство во время боевых действий по всем законам расценивается иначе, но это и неважно! И даже то, что его оправдали, и вы видели оправдательный приговор, неважно тоже! Для вас, если вы врач, не существует плохих или хороших, преступников или не преступников! У вас – пациенты! Мне по буквам повторить?! Вы знаете, что он сам врач и что он только за два последних года людей спас столько, сколько вы за всю жизнь не видели? Вы спокойно смотрели, как ваши санитары измываются над больными!!!

Господи, рыжий, чего ты так орешь…

– Он весь избит, весь в синяках, старых и новых! Ваши санитары бьют больных, находящихся на ИВЛ! И лишь иногда снисходят до того, чтобы сонировать мокроту или дать сто миллилитров тухлого кефира! Из этого вашего отделения хоть кто-то вообще живым вышел?!

– Вышел.

– Я вам не верю, потому что живым после такого остаться невозможно.

– Что вы от меня сейчас хотите?

– Лабораторию, плазму, лекарства, глюкозу, парентеральное питание – для всех, кто находится в этой палате. Не только для него, для всех, кто в интенсивной. И если у вас остался хотя бы грамм совести, дайте нам телефон.

– Телефон в ординаторской, пользуйтесь. Но… вы ж понимаете, что он безнадежный.

– Мы много что понимаем. В том числе и то, что бороться будем до последнего. Плазма нужна срочно. И лаборатория тоже нужна срочно. Не можете сделать анализы сами, пустите нас. Мы сделаем.

– Да делайте вы что хотите, – тяжелый вздох. – Не разберешься с нашими властями. То прикончи, то вылечи…

– Первое у вас мастерски получается, во втором сильно сомневаюсь!

* * *

– Берта, нужны простыни, ты поняла? Старые простыни, ветхие такие, которые обычно на тряпки рвут… Чем больше, тем лучше. Не знаю, у кого! Вспомни, кто проходил геронто-программу, позвони, может, кто-то ответит… Я тебя умоляю, ты что! Какое там… он еле живой… Единственное, что вы можете реально полезное сейчас сделать – это достать простынки. Да, надо много. Десяток, не меньше. Лучше больше, прогладь утюгом с двух сторон и привези. Да потому, что на ИВЛ, и потому что пролежни… да… Ничего хорошего сказать не могу, прости. Мы делаем, что можем… нет, высокая, не получается сбить. На полградуса сбили, но всё равно тридцать девять… нет, он в сознании. Просил рыжего, чтобы он тебе передал, что тебя любит. Да, так вот… морзянкой… Бертик, ты не плачь, ты простынки достань, ага? Мы еще повоюем…

* * *

– Нет, это не кома. Спит. Он совершенно измучен, пусть отдыхает. Плохо то, что температура не падает. Да, четыре единицы плазмы уже перелили, антибиотики широкого спектра действия, но…

– Ваш друг опять пошел звонить?

– Да, пытается вызвать кого-нибудь из проходящих портал. Вы объяснили своим сотрудникам то, о чем я говорил два часа назад?

– Да.

– Тогда какого черта во второй реанимации восемнадцать в палате вместо двадцати пяти?

– Там не работает отопление.

– А вы возьмите и почините.

* * *

– Да, снова я. 1/13. Кто проходит портал?

– К сожалению, опять военные.

– В плане на проход есть кто-то еще?

– Файри Соградо, я уже говорила вам, что у нас нет плана на проход. И быть не может, потому что идут боевые действия, группы заводят в соответствии с приказами сверху.

– Простите… Через двадцать минут снова свяжусь с вами.

– Я вам искренне сочувствую, но ничем не могу помочь, – девушка-координатор, по всей видимости, не лгала, голос у нее и впрямь был грустным. – Оставайтесь на связи.

– Спасибо.

* * *

– 1/13. Никто не…

– Проходит первая группа госпиталя святого Иоанна, Санкт-Рена. Связываю?

– Да!!! 1/13, Краснопресненская тюремная больница, срочно нужна помощь!

– Рыжий, ты что ли?!

– Илья?..

– Матерь божья… не ори, скажи толком, что такое? Вы… уже здесь?!

– Илюш, быстрее, умоляю! Септический шок, мы ничего сделать не можем!..

– Кто? – в голосе Ильи послышалась тревога.

– Ит.

– Так. Что нужно?

– Всё нужно! Блок по максимуму, хирургическая…

– Сколько продержится?

– Уже нисколько. Илья, быстрее!

– Десять минут, рыжий… Саиш, закажи блок! Скрипач, секунду, мы до площади дойдем, нам блок посадить надо, – торопливые шаги, сопение. – Саиш, давай с нами. Всё, мы вылетели. К окну подойти там можно? Окно большое?

– Большое, но с решеткой. Ладно, хрен с ней, Кир сейчас выломает.

– Кир? И кто из ваших в результате там?!

– Все.

– Вашу маму… Что с Итом? Как это случилось?

– Это уже три месяца как случилось. Нас расстреляли на выходе из портала. Можно быстрее? Ему совсем плохо, сердце останавливается, Фэб сейчас руками качает, запустить не можем…

– Рыжий, пять минут, мы уже над городом. Уберите окно, завесу потом воткнем туда, и ладно.

– Сейчас… Кир, «Вереск» на подлете, надо окно убрать!

– Ща сделаю. Слушай, Фэб запустил, так что ты это… не трясись.

– Я не могу не трястись, понимаешь? Как я…

– Пошли ломать окно.

* * *

– Ой, нехорошо-то как… – Илья горестно качает головой. – Это как же такое вышло… Рыжий, голову ему чуть вверх, я заведу доску. Спасибо… Саиш, «карту» кинь… ребят, поехали по общему. Надо хотя бы попытаться.

Поль сейчас маневрировал, стараясь подвести блок так, чтобы он полностью перекрывал окно, а они впятером стояли у койки и спешно делали первичный анализ. Участки воспалений, кровоток, степень заражения. Судя по выражению на лице Ильи, дела были действительно плохи – он то и дело принимался сопеть и хмуриться, но потом спохватывался и переставал.

В «Вереске», когда Илья ставил рыжего с собой в одну бригаду, тот часто ругался с ним из-за этого сопения. Чем-то оно ему не нравилось…

– Так. Заменяем кровь на вторую экстренную, параллельно разгружаем сердце.

– Почему не на первую? – спросил Кир.

– Свертываемость выше, давайте на вторую.

– Пятнадцать процентов своей.

– Десять. – Илья отрицательно трясет головой. – Снизим вероятность прохода пневмококка и синегнойной через ГЭБ. Голова сейчас в плюс, остальное…

– Потом, – отмахивается Скрипач. – Давайте, поехали.

– Стой в желтой зоне пока что, у тебя руки трясутся. Саиш, завел? Становись вторым в красную.

– Угу. Рыжий, а ну, взяли.

«Комбайн» выкатился из блока без звука. Подвели поближе, выдвинули хирургические стулья.