Книга До горького конца - Мэри Элизабет Брэддон

— Как ты несносен, Джозеф! — сказала она ворчливо. — Сегодня слишком жарко для поцелуев, а ты еще вдобавок, кажется, не брился.

— Я брился, но, вероятно, в такую погоду борода растет быстрее.

— Не знаю, но твой подбородок царапает, как щетка. Да не прижимайся же ко мне, Джо. Разве на лавке мало места? Мне сегодня надо еще собрать и нашить всю эту оборку.

— Так вот почему ты так сердита! — сказал Джозеф, взглянув презрительно на кучу розовой кисеи. — Надеюсь, что ты не часто будешь шить себе новые платья, когда мы будем мужем и женой.

— Такую вещь только ты можешь сказать, Джозеф, — возразила мисс Бонд обиженным тоном. — Если бы был джентльмен, ты интересовался бы моим нарядом, и не считал бы ничего слишком хорошим для меня.

— Но я не джентльмен, и думаю, что если ты будешь так злиться каждый раз, как купишь себе новое платье, то я желал бы видеть тебя одетою дурно.

Мисс Бонд покачала головой и продолжала шить. Она виделась со своим женихом уже несколько раз с тех пор, как познакомилась с мистером Валлори, и различными намеками дала уже ему понять, что ее красотой восхищаются люди, понимающие в этом больше, чем он. Джозеф был ревнив, и не остался равнодушен к этим намекам.

— Мне все равно, правится ли тебе мое платье или нет, — сказала Джанна. — На свете немало людей кроме тебя, и завтра найдутся такие, которые будут восхищаться мной.

— Ты, может быть, говоришь о господах, — возразил Джозеф мрачно. — Ни одна осторожная девушка не желает им нравиться.

— В таком случае я не осторожная девушка, потому что я желаю им нравиться, и придаю больше цены их вниманию, чем вниманию простолюдина.

— Если так, то мне тебя жаль, Джанна, — возразил ее возлюбленный. — Ты никогда не будешь хорошею женой честному, трудящемуся простолюдину. Впрочем, я тебе не верю. Ты всегда выдумаешь что-нибудь в этом роде, чтобы подразнить меня, хотя знаешь, что ни один мужчина так не любит ни одну женщину, как я тебя. Но я неспособен слушать тебя равнодушно, когда ты говоришь вздор.

Такой протест польстил тщеславию мисс Бонд. Она смягчилась, и позволила своему жениху обвить рукой ее талию и остаться в таком положении все время, пока она шила. Но в течение всего этого вечера жених и невеста не переставали пикироваться, и мисс Бонд нашла несколько случаев намекнуть, что она могла бы, если бы захотела, устроить себе жизнь несравненно лучше той, какую обещал ей брак с мистером Флудом. Только под конец вечера, довольная результатом своей работы, Джанна развеселилась, оставила своего жениха ужинать, резала ему самые вкусные куски вареной ветчины, приготовила стакан пуншу, и вообще была с ним очень ласкова, но Джозеф Флуд тем не менее ушел из южной сторожки в самом мрачном настроении духа и направил шаги к своей спальне над конюшней, убежденный, что Джанна задумала изменить ему и размышляя о мщении.

«Она такого рода женщина, что способна это сделать», — думал он. «Она знает, что красивее ее нет девушки на расстоянии пятидесяти миль вокруг, и она этим пользуется. Я уверен, что кто-нибудь из наших лондонских гостей нашептал ей в уши разного вздора; по всей вероятности, капитан: военные самые опасные люди в этом отношении. Но если она вздумает одурачить меня, я поквитаюсь и с ней и с человеком, который станет между нами».

Он был решительный малый, этот Джозеф Флуд, и чувства его к Джанне были отчаянного свойства. Она долго мучила его прежде, чем дала ему согласие, долго держала его в отдалении, один день притворялась совершенно равнодушною к нему, на другой приводила его в восхищение своею любезностью, на третий делала вид, что ненавидит его, и эти попеременные горячие и холодные души, эти переходы от радости к отчаянию произвели надлежащее действие. Приз, так трудно достижимый, казался ему вполне достойным усилий. Он победил дочь садовника своим безграничным терпением. Но когда она дала ему согласие выйти за него, объявив, что делает это только потому, что он слишком надоел ей своею неотвязчивостью, мистер Флуд принял более независимый тон, и стал смотреть на нее, как на свою неотъемлемую собственность, а не как на божество, которому следует поклоняться.

Этот независимый тон и его изменившийся взгляд на нее были чрезвычайно неприятны Джанне. Она не могла успокоиться, пока не отыскала слабую струну своего жениха, то есть что в ее власти было доводить его до бешеных припадков ревности. Открыв в себе эту способность, она стала пользоваться ею при всяком удобном случае, но молодой человек, продолжал любить ее по-прежнему, и смотреть с надеждой на будущее.

— Если ты надуешь меня, Джанна, и выйдешь за другого, я буду способен убить тебя, — сказал он ей однажды, в первые минуты примирения после сильной ссоры.

— Не благоразумнее ли было бы убить соперника? — сказала она смеясь.

— Очень может быть, что я убью и тебя и его, — отвечал Джозеф Флуд таким серьезным тоном, что невеста его испугалась, и польщенная этою угрозой более, чем всеми комплиментами, какие он когда-либо говорил ей, сказала:

— Я верю, что ты меня любишь, Джозеф, и я не понимаю любви без ревности. Ты можешь быть уверен, что я не обману тебя. Я только иногда не могу не желать, чтобы мы были побогаче. Я, кажется, скорее умру, чем сделаюсь такою чучелой, какими делается большая часть женщин после замужества.

— Кто тебя заставляет делаться чучелой, Джайна? Ты можешь одеваться всегда так же нарядно, как теперь. Только неряхи делаются чучелами.

— Ты этого не можешь понять, Джозеф. Мужчины не могут себе представить, как много работы у женщин. Ведь я должна буду стряпать и стирать на тебя, как теперь стряпаю и стираю на отца: А если будут дети, то работы не переделаешь, а тут еще лавка, в которой придется сидеть, когда тебя не будет дома.

— А мне казалось, что ты думаешь о лавке с удовольствием, Джанна, — сказал Джозеф, задумчиво потирая подбородок. По его мнению, лавка была средством добывать хорошие деньги без труда и хлопот. Он воображал, что сделавшись лавочником, будет сидеть целые дни за прилавком, читая газеты или дремать, прислонясь головой к стене, между тем как деньги будут беспрерывно сыпаться в денежный ящик.

— Да, лавка дело хорошее, — отвечала Джанна. — Я иногда думаю с удовольствием, как я буду отвешивать товар, и как приятно будет иметь в распоряжении множество хорошеньких ящиков, полных крахмалом, горчицей, рисом, саго и тому подобным, а на окнах немного галантерейного товара, несколько банок с помадой, шестипенсовые бутылочки с лавандовою водой, хорошенькие коробочки со шпильками и булавками. Говорят, эти мелочи приносят большой доход. Но как вспомнишь, что это будет продолжаться день за днем, и что еще торговля может пойти неудачно, и что это такой же тяжелый труд, как всякий другой…

— Так не думай о лавке, Джанна. Мне все равно, я останусь в услужении.

— О, нет, это еще хуже. Я не хочу иметь мужем слугу. Люди скажут, что мне уж очень захотелось замуж, если я решилась выйти за кучера.

— Они этого никогда не подумают, если даже скажут, но я решительно не понимаю, чего ты хочешь, если ты против лавки в Райтоне, о которой мы говорили так много.