Книга Демон Максвелла - Кен Кизи

У дверей стоит небольшая группка правоверных, на лицах которых написано лучезарное терпение почтительных паломников. Фриско Фрэн, высокая тридцатипятилетняя блондинка, испытывающая нежные чувства к Старому Берту и его новому Харли, в норковом манто за шесть тысяч долларов, накинутом поверх грязных джинсов и футболки, окидывает взглядом собравшихся фанов, переводит его на белоснежное здание и замечает:

— У меня такое ощущение, словно мне предстоит аудиенция у Папы Римского.

В вестибюле нас встречает ангельского вида администраторша, награждающая всех мужчин развязной улыбочкой и вручающая тисненые приглашения. Она похожа на Лулу из «Сэру с любовью». Созвонившись с кем надо, она пропускает нас наверх в холл № 2, где тусуются рок-н-рольные менеджеры — англичане, янки и даже один лягушатник — они обнимаются, машут по рок-н-рольному руками и выпендриваются друг перед другом. Затем мы входим в устланный пурпурными коврами бастион холла № 3, где наконец появляется Джордж Харрисон. Он пожимает всем руки и ведет нас в самое сердце «Яблока» — через бесконечные кабинеты и петляющие коридоры, увешанные золотыми дисками, в огромную звукозаписывающую студию в самой сердцевине здания, напоминающую святилище капитана Немо в исполнении Диснея, и наконец к лестнице, ведущей в большое помещение, в котором, как нам сообщают, мы можем жить. Все замирают, уставившись на накрытые столы: запеченные поросята, жующие яблоки, копченые индейки, сыры, хлеб, ящики с бутылками шампанского и пивом до самого потолка... все это приготовлено, как нам сообщают, для большой рождественской вечеринки. Старый Берт тут же бросает на пол свой обшарпанный спальник и задвигает его ногой под стол, ломящийся от жареных гусей.

— Почти как дома, — заявляет он.

На мгновение забегает Ринго, чтобы поприветствовать нас, а потом в коридоре, кажется, мелькает Пол, хотя нас заверяют в том, у него сейчас помолвка в Нью-Йорке. Однако парень настолько симпатичен, яркоглаз и босоног, что вполне может сойти за Пола. К тому же и рост у него соответствующий.

— Какие они все... — бывшая рок-звезда Спайдер, превратившийся в высокого волосатого тридцатилетнего хиппи, пытается подыскать точное слово, — миниатюрные.

— Они все одного роста с Ринго, — добавляет Гладкий Сэм.

— Хочется прикрыть их всех зонтиком, — с потеплевшим от нежной заботы взором произносит блондинка в норке.

Джона мы увидели только на знаменитой рождественской гулянке. То, что происходило в «Яблоке» тем вечером, описано во множестве книг, как про-, так и антиамериканских, так что я не стану углубляться в события того дня и в интересах драматургии опишу лишь обстоятельства, предшествовавшие появлению Леннона.

Пока день катился к предстоящему празднеству, мы выкатились на улицу, чтобы прогуляться по рождественскому Лондону и пройтись по местным пабам — нагулять, так сказать, аппетит. Когда мы вернулись к дому 3 по улице Савиль, лестница была забита наглыми фанатами, вооруженными альбомами для автографов (каждый из них походил на Лулу), а когда мы миновали холлы № 1 и № 2, то выяснилось, что прямо посередине алого ковра в холле № 3 уже расположилась еще одна банда американцев. Не знаю, как им удалось проникнуть в самое сердце «Яблока», так как вид у них был еще более нечесаный, чем у нас. Там было с полдюжины криво улыбавшихся больших волосатых чуваков, пачка голых и шумных детей и худая рыжая девица лет тридцати с лишним, щеголявшая в выцветшем домотканом синем платье и говорившая с провинциальным акцентом.

— Мы — «Пламенные псы», — сообщила нам она, — и приехали сюда специально из Арканзаса, чтобы увидеть «Битлз». У меня было видение: я бегу с Джоном по ярко-синей воде Карибского моря, и он говорит мне: «Пошли вместе». Мы были голыми и уже приняли кислоту. Мы выбежали на берег и поднялись в небо. И он назвал меня Люси Даймонд. Давайте споем, ребята.

Дети перестали возиться, послушно расселись кружком и затянули: «Джон и Йоко, Ринго тоже, Джон и Йоко, Ринго тоже...»

Девица принялась кружиться по ковру, выставляя локти и коленки.

— Мы знаем, что они здесь. Один из наших видел их в коридоре с большим красным мешком. Эта песня поможет нам соединиться. — Глаза ее мечтательно прикрылись при этой мысли, она перестала извиваться и наградила нас столь же выцветшим, как и ее платье, взглядом. — Вы, конечно, знаете, что «Битлз» — это самые благословенные люди на Земле? Неужели, когда вы слышите их песни, вы не говорите себе: «Да благословит их Господь»? Лично я сказала именно это, когда посмотрела «Желтую субмарину» после своего последнего аборта. «Да благословит их Господь». И сколько людей во всем мире благословляет их. Так что они святые! Благословенные святые! Есть ли сегодня на этой несчастной Земле кто-нибудь другой, чье имя благословлялось бы чаще, чем имя «Битлз»?

Мы никого не смогли назвать. Мы проголодались, устали и были совершенно не расположены играть в «Назови десять святых». Когда дверь наконец открыли и мы двинулись к себе, дети продолжали петь «Джон и Йоко...», женщина снова начала извиваться, а чуваки кивали в такт головами. Мы молча поднялись к себе, чувствуя, как бурчит в животе от голода, и обнаружили, что вся пища куда-то делась. Не осталось ничего, кроме запахов, воспринимавшихся как злая насмешка. Старый Берт, бухтя себе что-то под нос, вытащил из-под пустого стола свой спальник.

— Благословляйте их сколько угодно, только для этого совершенно не обязательно являться сюда.

— Вот именно, — согласилась Фриско Фрэн. — Давайте сваливать.

В главном святилище уже собиралась праздничная толпа — благоухающие сандалом франты в шерстяных костюмах, девицы, увешанные яркими бусами, в пышных юбках от Видал Сассуна, обслуга в теннисках и рубашках, как у Неру. Шампанское лилось рекой. И Старина Берт решил, что перед уходом было бы неплохо перекусить. Обоняние подсказывало ему, что еда где-то неподалеку, и он тронулся к раздвижной двери, которую охранял проворный паренек в клетчатом жилете.

— Что скажешь, приятель? — произнес Берт с акцентом кокни, почерпнутым днем в пабах. — Как насчет куриной ножки на дорогу?

— Нельзя, — не слишком уверенно ответил паренек. — Это на потом. Для приглашенных. Понимаешь? На потом.

— Так мы же и есть приглашенные, старик, — заявил Берт и извлек свое приглашение. — К тому же мы собираемся уходить. И еще я не ел с самого аэропорта, — добавил он, указывая большим пальцем за спину и тем самым определяя отдаленное прошлое.

Пацан смотрит на этот палец с въевшимися в кожу после сборки мотоциклов бензином и маслом, на кожаный браслет, утыканный металлическими заклепками, на руки с выступающими венами, покрытые татуировками в форме ножей и мертвых петель, и, кажется, уже готов отойти в сторону перед лицом надвигающейся махины Берта. Но тут рядом появляется распорядитель с длинными бакенбардами, фальшивой улыбкой и миндальным пирожным.

— Ничего не давай им, Клейберн, — заявляет это живописное существо, жуя пирожное. — Пусть поют здесь хоть до полного посинения. — И очень напрасно добавляет: — Это же настоящие пиявки и попрошайки.