Книга Тринадцатая редакция. Модель событий - Ольга Лукас

— С тех пор ты научился прятать фантики? — усмехнулась Вероника.

— Нет. С тех пор бабушка научилась прятать конфеты, — признался Виталик.

Вероника всыпала в кастрюлю с супом последние приправы, вышла на лоджию, приоткрыла окно и махнула гостю рукой — мол, присоединяйся. Виталик послушно поднялся на ноги и подошёл к ней.

— Если бы у меня была лоджия, я о таком порядке мог бы только мечтать, — вздохнул он.

— Почему же «только»?

— Потому что в мечтах моих она была бы красивой и благоустроенной. А на деле я забросал бы её всяким хламом, велосипед туда поставил, лыжи, магазинную тележку, которую мы с Лёвой на спор угнали в «Ленте», уродливую хозяйскую тумбочку, испорченный телевизор...

— Телевизор-то зачем? Его точно выбросить надо!

— Да я его выбросил, конечно. Но был бы балкон или лоджия — поставил бы туда, чтоб на помойку не тащить.

— Нет, я так не могу. Я — квадратно-гнездовая особа, и мне надо, чтобы всё было разумно и удобно. Кресло, к примеру, стоит здесь не просто так, а с умыслом: если присесть на него, видно в просвет между домами башенку с флюгером. Летом тут всё утопает в зелени, можно чуть-чуть прикрыть глаза, глядеть на эту башенку и воображать, что дело происходит в Голландии.

Виталик посмотрел в сторону просвета между домами, но башенки никакой не разглядел, увидел лишь мутное пятно, очертаниями в самом деле напоминающее башенку.

— Ты линзы, что ли, носишь? — завистливо спросил он. Да, ему окулист уже много раз предлагал поставить линзы, гарантирующие стопроцентную коррекцию зрения, но их же надо каждый вечер снимать. И каждое утро надевать. Это же рехнуться можно!

— Линзы? — удивилась Вероника. — Зачем? У меня просто хорошее зрение.

— Бывает же.

— Бывает. И не так редко, как кажется. Если с детства следить за своим здоровьем, оно, как правило, не портится.

— Ууу, начинается! Сколько можно! Не читай в темноте — ослепнешь! Не сиди за компьютером — глаза сломаешь! Не делай то, это и это, тогда проживёшь свою единственную и неповторимую жизнь здоровым, скучным и печальным овощем.

— Ммм?.. Это ты к чему? — удивлённо взглянула на него Вероника.

— К тому, что я сам решу, что мне делать, а чего нет.

— А мы разве сейчас о тебе разговариваем? Мне показалось, ты спросил, ношу ли я линзы.

Виталик не нашёлся, что ответить, и даже растерялся. Но Вероника как будто и не заметила его замешательства и продолжала спокойно и плавно, с некоторой повествовательной интонацией:

— Ну что ж, давай поговорим о тебе. На мой взгляд, очки тебе очень идут. Когда ты молчишь, кажется, что ты серьёзный такой, умненький мальчик.

— А потом я открываю рот, и всем становится ясно, какой я развесёлый дебил.

— Когда ты открываешь рот, ты становишься похож на взъерошенного голодного птенца, — застенчиво призналась Вероника, — и мне сразу хочется тебя накормить.

— Так за чем дело стало? — щёлкнул клювом птенец.

— Поразительный проглот! Ты без меня не ешь совсем, что ли? — восхищённо произнесла хозяйка.

Виталик с аппетитом наворачивал мясо по-бургундски по рецепту единственной и неповторимой Джулии Чайлд, а Вероника сидела напротив и с удовольствием наблюдала за ним. Приятно, когда находится тонкий ценитель твоей стряпни, который не пытается апеллировать к авторитету своей мамы: та, дескать, всё равно готовит мясо лучше.

Не переставая говорить и размахивать руками, «ценитель» капнул соусом на футболку, но даже не заметил это. Вероника машинально взяла салфетку и вытерла грязное пятно. Виталик вздрогнул и посмотрел на неё.

— Задумалась, — сдержанно улыбнулась хозяйка. — Глядя на тебя, я подумываю о том, что, может, мне и в самом деле надо ребёнка завести?

— Я готов содействовать! — заявил Виталик и чуть не подавился, Вероника посмотрела на него так, что стало ясно: линзы она точно не носит. Такой взгляд проморозил бы дырку в любых, даже самых дорогих и суперсовременных линзах.

— Мальчик, а ты не слишком много на себя берёшь? — наконец сказала она. — Ты уверен, к примеру, в том, что предлагаешь качественную... ммм... услугу?

— Уже не уверен, — мрачно глядя в тарелку, признался «мальчик». — Наверное, мне нужна повторная сертификация.

— Сертификация? — почему-то развеселилась Вероника. — Хороший выбор, одобряю. Но на меня, знаешь ли, не так-то просто угодить. Не жалуйся потом, если огребёшь комплексы на свою голову.

— Никогда ещё я не слышал такого восхитительного «да»!

«А ведь он может быть очень симпатичным, когда не кривляется», — подумала Вероника и решительно метнула в мойку грязные тарелки.

— Посуда подождёт? — оживился помилованный Виталик.

— Да. Но потом ты её помоешь! — распорядилась хозяйка.

Кухня опустела. С лоджии сквозь незакрытую дверь ворвался тёплый, совсем летний ветер и закружил на столе салфетку с пятном от бургундского соуса.

Дверцы шкафа были распахнуты настежь. Рубашки, джинсы, футболки и жилетки летели в разные стороны. Джордж только успевал подхватывать одни вещи и уворачиваться от других. Он пока не понял, что происходит, но собирался докопаться до истины с минуты на минуту.

Дмитрий Олегович буквально выдернул беднягу изза стойки — Джордж, едва оправившийся после спонтанного вечернего возлияния, только и успел пожелать постоянной посетительнице доброго дня и прошептать бармену рецепт её любимого кофе. И что же теперь? Теперь этот, с позволения сказать, лучший друг, с тихим рычанием разоряет его гардероб.

— Может, всё-таки скажешь, что случилось? Могу «скорую» вызвать — тебе укольчик поставят.

— Не надо пока «скорую», — буркнул его друг. — Вот это и это я беру, ага?

Он выбрался на середину комнаты, аккуратно перешагивая через лежащие на полу вещи. В его руках были умеренно-скучные светлые брюки и такой же свитер.

— Пожалуйста, бери, — пожал плечами Джордж. — Вот уж чего не жалко. Ты, может быть, всё-таки объяснишь мне, в чём дело?

— Ни в чём. Я просто покидаю этот город, понимаешь? А на улице потеплело.

— Вот прямо сию секунду — покидаешь? — Джордж привык ничему не удивляться. — Хозяин скомандовал — к ноге?

— Нет. Просто я уезжаю отсюда. Не могу больше, — признался Дмитрий Олегович и зачем-то уселся на пол. — В этом городе я начинаю скучать по самому себе. Я словно Пенелопа, которая ждёт Одиссея, но Одиссей — это тоже я. Как будто меня оторвали от меня, я заблудился, проснулся не там, где осталась спать моя душа, и теперь ищу её по переулкам и проходным дворам.

— Это всё город. Он скучает по тебе. Он знает, что ты вернулся ненадолго. И когда ты приезжаешь, заставляет почувствовать разлуку — так, как чувствует он.