Книга Говардс-Энд - Эдвард Форстер

— И никогда не узнают.

— Не согласна. Узнают, через пару тысяч лет.

— Но как замечательно выглядят стулья! Смотри, вот то место, где Тибби пролил суп.

— Кофе. Я точно помню, что кофе.

Хелен покачала головой.

— Не может быть. Тибби был слишком маленьким, чтобы ему давали кофе.

— Это было еще при папе?

— Да.

— Тогда ты права, это суп. Я вспомнила другую историю, случившуюся гораздо позже, — неудачный визит тетушки Джули, когда она никак не могла взять в толк, что Тибби уже вырос. Тогда пролился кофе, причем Тибби бросил чашку нарочно. Был какой-то детский стишок «Чай, кофе — кофе, чай», который она рассказывала ему каждое утро во время завтрака. Погоди, как там?

— Знаю-знаю… нет, забыла. Каким противным мальчишкой был Тибби!

— Но стишок-то просто отвратительный. Ни один порядочный человек не мог бы с ним смириться.

— Ах вон та слива-венгерка! — воскликнула Хелен, словно сад тоже относился к их детству. — Почему в моей памяти она связана с гантелями? Вот выбегают цыплята. Пора стричь траву. Как я люблю овсянок…

Маргарет ее перебила.

— Вспомнила, — объявила она. — «Чай, чай, кофе, чай, шоколадку получай!»

— И так каждое утро в течение трех недель. Неудивительно, что Тибби рассвирепел.

— Зато теперь Тибби, можно сказать, молодец, — проговорила Хелен.

— Вот! Я знала, что в конце концов ты так скажешь. Конечно, он молодец.

Кто-то позвонил в дверь.

— Слышишь? Что это?

— Может, Уилкоксы начали осаду, — предположила Хелен.

— Чепуха. Прислушайся!

Будничное выражение исчезло с их лиц, но осталось нечто другое — ощущение, что они никогда не расстанутся, потому что их любовь основана на том, что близко обеим. Объяснения и призывы не сработали: пытаясь найти общую тему для разговора, они лишь расстроили друг друга, — а все это время спасение было совсем рядом — прошлое, которое очищает настоящее; настоящее, которое с колотящимся сердцем утверждает, что, несмотря ни на что, у них есть будущее с веселым смехом и детскими голосами. Улыбаясь, Хелен подошла к сестре.

— У меня всегда есть Мег, — сказала она.

Они посмотрели друг другу в глаза. Вознаграждение пришло из их внутренней жизни. Колокольчик все звонил размеренным звоном, но они стояли далеко от входной двери. Маргарет пошла на кухню и, с трудом пробравшись мимо ящиков, выглянула в окно. Пришел всего лишь маленький мальчик с бидоном. Вернулась будничная жизнь.

— Что тебе нужно, мальчик?

— Пожалуйста, возьмите молоко.

— Тебя послала мисс Эйвери? — спросила Маргарет довольно строго.

— Да. Пожалуйста.

— Тогда отнеси бидон назад и скажи, что молоко нам не нужно. — Потом она крикнула Хелен: — Нет, это не осада, но, возможно, попытка помочь нам ее выдержать.

— Но я люблю молоко, — прокричала Хелен. — Зачем отсылать его обратно?

— Любишь? Ну хорошо. Но нам не во что его перелить, а мальчику надо отдать бидон.

— Пожалуйста, возьмите. Мне велели зайти утром и забрать бидон, — сказал мальчик.

— Но дом уже будет закрыт.

— А яйца утром принести?

— Ты тот самый мальчик, который возился в стогах соломы на прошлой неделе. Я тебя видела.

Ребенок повесил голову.

— Ну беги и еще повозись.

— Послушай, славный мальчик, — прошептала Хелен, — как тебя зовут? Меня Хелен.

— Том.

В этом была вся Хелен. Уилкоксы тоже спросили бы у ребенка, как его зовут, но никогда не назвали бы в ответ свое имя.

— Вот ее, Том, зовут Маргарет. А дома у нас есть кое-кто еще, кого зовут Тибби.

— Мои все вислоухие, — ответил Том, решив, что Тибби — кролик.

— Ты очень хороший и весьма умный мальчик. Обязательно приходи к нам еще. Ну разве он не прелесть?

— Конечно, прелесть, — ответила Маргарет. — Он, наверное, сын Мэдж, хотя Мэдж ужасна. Но это место обладает удивительной силой.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю.

— Потому что я, пожалуй, с тобой соглашусь.

— Оно убивает то, что отвратительно, и помогает жить тому, что прекрасно.

— Согласна, — сказала Хелен, которая мелкими глотками пила молоко. — Но меньше получаса назад ты сказала, что дом мертв.

— Я хотела сказать, что это во мне все умерло. Я так чувствовала.

— Да, у этого дома более полная жизнь, чем у нас, несмотря на то что в нем никто не жил, и коли уж на то пошло, я все никак не могу свыкнуться с мыслью, что тридцать лет на нашу мебель почти не падал солнечный свет. В конце концов, наше жилище на Уикем-плейс — настоящая могила, Мег. Знаешь, у меня появилась потрясающая мысль.

— Какая?

— Выпей молока, чтобы не упасть.

Маргарет послушалась.

— Нет, я пока тебе не скажу, — сказала Хелен, — потому что ты или засмеешься, или разозлишься. Давай сначала поднимемся наверх и проветрим комнаты.

Они стали открывать окна одно за другим, пока дом не наполнился весенними шелестами. Занавески развевались, картинные рамы весело поскрипывали. Слышались восклицания Хелен, которая обнаружила, что одна кровать стоит в точности на своем месте, а другая — не так, как следовало. Она сердилась на мисс Эйвери, что та не подняла наверх платяные шкафы — «Тогда можно было бы увидеть все целиком». Наслаждалась открывающимся из окна видом. Это была та же Хелен, что четыре года назад писала свои незабываемые письма. И когда обе сестры высунулись из окна и стали глядеть на запад, Хелен сказала:

— Насчет моей идеи. Не могли бы мы вместе с тобой провести эту ночь здесь?

— Не думаю, что это получится, — ответила Маргарет.

— Тут есть кровати, столы, полотенца…

— Знаю. Но предполагается, что в доме никто не живет. И Генри предложил…

— Мне не нужны никакие предложения. Я ничего не стану менять в своих планах. Но мне было бы так приятно провести здесь с тобой всего одну ночь. Потом мне будет что вспомнить. О, Мег, радость моя, давай так и сделаем!

— Но, Хелен, девочка моя, — сказала Маргарет, — мы не можем здесь остаться без разрешения Генри. Он, конечно, дал бы его, но ты сама сказала, что сейчас не можешь появиться на Дьюси-стрит, а Говардс-Энд — такое же частное владение.

— На Дьюси-стрит — его дом. А этот наш. Здесь наша мебель. На пороге появляются люди, которые для нас свои. Давай останемся, всего на одну ночь, а Том накормит нас яйцами и напоит молоком. Почему нет? Это же здорово.