Книга Люди книги - Джералдин Брукс

— Но почему вы позволили ему выкрутиться? Почему не предъявили обвинения?

Амитай глянул на Лоуэри.

— Израильтяне считают, что лучше, если это не станет известно общественности, — сказал Лоуэри. — Достаточно того факта, что книгу обнаружили в Израиле. К тому же доктор Генрих не может считаться надежным свидетелем. В общем, нет смысла возбуждать отрицательные эмоции. Выражаясь дипломатическим языком, лучше погасить скандал.

— Я все же не понимаю. Вы говорите, что израильское правительство готово вернуть книгу, так? Вы, конечно же, можете сделать это дипломатическим путем…

Амитай посмотрел на свои руки.

— Ты знаешь старую поговорку, Ханна? Два еврея — три мнения. В моем правительстве есть разные фракции. Некоторые будут настаивать на том, чтобы книга осталась в Израиле, — он кашлянул и снова взялся за стакан с водой. — Когда мистер Лоуэри говорит «израильтяне», он не имеет в виду правительство.

Я повернулась к Лоуэри.

— Как получилось, что в этой истории замешан департамент иностранных дел? В чем состоит интерес Австралии?

Лоуэри откашлялся.

— Премьер-министр — близкий друг президента Израиля, а президент — старый армейский друг Амитая. Поэтому мы оказываем им снисхождение, — он застенчиво улыбнулся. — Даже если вы и не особенно расположены к этому премьер-министру, мы надеемся, что вы поможете.

Амитай вмешался:

— Я мог бы контрабандой провезти книгу в Сараево. Без вопросов. Но что тогда? Можешь поверить: не так то легко было привезти ее сюда. Мы приняли решение и рискнули привезти Аггаду сюда из-за тебя, Ханна. Подумали, что ты лучше других сможешь убедить Озрена вернуть ее на законное место.

Амитай замолчал, а я сидела потрясенная, пыталась понять то, что мне сказали. Должно быть, у меня был пустой взгляд.

— Дело в ваших бывших с ним отношениях, — добавил Лоуэри.

Это уж слишком! Какого черта! Что вы можете знать о моих «бывших отношениях»? Как смеете лезть в мою личную жизнь? Что случилось с правами граждан?

Амитай поднял руку.

— Дело не только в вас, Ханна. Вы были в Сараево в опасное время. ЦРУ, Моссад, Генеральное управление внешней безопасности…

— В то время, — прервал его Лоуэри, — любой человек в бывшей Югославии был либо шпионом, либо тем, за кем следили. Или и тем и другим. Не воспринимайте все так болезненно.

Я в негодовании вскочила. Легко ему говорить. Понравится ли ему, если я вдруг скажу, с кем он спал шесть лет назад? Впрочем, при его работе всегда можно ожидать таких высказываний. Но меня это вывело из себя. Я специалист по книгам, а не дипломат, не секретный агент. И не человек, которым может помыкать Израиль. Или любая другая страна.

Вернулась к столу, посмотрела на Аггаду. Она пережила так много рискованных путешествий. Сейчас она лежала на столе в стране, не имевшей к ней никакого отношения. Она оказалась здесь из-за меня.

Несколько лет назад, вернувшись домой из Сараево, я отправилась в архив Австралийской национальной галереи и часами слушала там записанные на пленку интервью со своим отцом. Теперь я знала звук его голоса. Я различила в нем несколько слоев. В верхнем превалировали модуляции австралийца из глубинки. Это был голос молодого человека, выясняющего, что он любит и что намерен делать. Но под верхним слоем угадывались и другие. Намеки на бостонское детство. Слабые следы русского акцента. И время от времени проскальзывали интонации иврита.

«То, что я делаю, это я, ибо для этого я пришел», — я теперь знала, как прозвучит в его устах эта строка из стихотворения Хопкинса.

«То, что я делаю, это я».

Он делал искусство, а я его спасала. Это работа моей жизни. То, что я делаю. Но это — риск. Большой риск. А это — совершенно определенно — не то, что делаю я.

Я повернулась и прислонилась к столу. Ноги дрожали. Мужчины смотрели на меня.

— А если меня поймают? Обнаружат украденную работу стоимостью пятьдесят… шестьдесят миллионов долларов. Что тогда?

Амитай вдруг очень заинтересовался собственными руками. Лоуэри, глядя из окна, уставился на сотрудников офиса, завтракавших и загоравших между делом в Ботаническом саду. Оба молчали.

— Я задала вам вопрос. Что, если меня поймают и обвинят в краже великого произведения мировой культуры?

Амитай посмотрел на Лоуэри, а тот все не мог оторвать взгляд от окна.

— Ну?

Амитай и Лоуэри заговорили одновременно.

— Австралийское правительство…

— Израильское правительство…

Оба остановились, посмотрели друг на друга и одинаково показали рукой: «после вас», мол. Это было почти комично. Лоуэри заговорил первым:

— Видите то место, под фиговыми деревьями? — Он указывал на травянистую возвышенность в гавани. — Какое совпадение. Здесь снимали финальную сцену фильма «Миссия невыполнима-2».

В Сараево построили новый аэропорт. Нарядный, гражданский, с красивыми барами и магазинчиками сувениров. Одним словом, нормальный.

А вот я нормально себя не чувствовала. Стоя в очереди на пограничный контроль, радовалась бета-блокаторам, которые Амитай дал мне час назад в Вене.

— Они уберут внешние признаки нервозности, — сказал он. — Потные руки, неровное дыхание. Девяносто девять процентов того, что таможенники принимают за нервозное поведение. Внутри ты, конечно же, будешь испытывать страх. Таблетки этого не остановят.

Он был прав. Чувствовала я себя ужасно. Таблетки пришлось принять дважды. Первой порцией меня стошнило.

Он дал мне также сумку, в которой сам перевозил Аггаду из Израиля в Австралию. Это была черная нейлоновая сумка на колесиках. На вид она была такой же, как любая другая сумка, но у нее имелось потайное отделение, сделанное из ткани, не пропускавшей рентгеновские лучи.

— Никакие новые технические средства ее не обнаружат, — заверил меня Амитай.

— В самом ли деле мне это нужно? — спросила я. — Что такого, если аппарат покажет книгу в моей сумке? Никто, кроме специалиста, не узнает, что это такое. А если обнаружат, что у меня хитрое отделение…

— Зачем рисковать? Ты едешь в Сараево. В этом городе есть люди, пусть даже не евреи, которые купили себе факсимильные копии Аггады, пожертвовав ради нее деньгами на еду. Там это самая любимая книга. Любой человек — таможенник, человек, стоящий позади тебя в очереди — может узнать ее. Сумка — это лучшее, что мы можем сделать. Не бойся, никто тебя с ней не поймает.

На моем рейсе было с полдюжины иранцев, и оказалось, что это для меня удача. Бедные парни сосредоточили на себе все внимание чиновников. Сараево сделалось любимым портом для людей, пытавшихся проникнуть в Европу. Дело в том, что границы Боснии до сих пор довольно ненадежны, и Евросовет требует от боснийцев, чтобы те контролировали наплыв нежданных гостей. Иранец, стоявший впереди меня, открыл свои чемоданы. Чиновники изучали его документы. Судя по всему, бета-блокаторами он не воспользовался: пот лил с него градом.