Книга Аттила. Собирается буря - Уильям Нэйпир

Здесь, при дворе предполагаемых варваров, творил утонченный мыслитель Сидоний Апполинарий, епископ Клермонтский. Там не было тяжелого и обесцветившегося старого серебра, зато предпочитали и больше ценили общение. Изысканно готовили яства, хотя и недорогие, но и не хвастались ими. Молчаливые рабы наполняли кубки так, чтобы гости не чувствовали ни опьянения, ни жажды. Греческая утонченность, галльское изобилие, итальянская неугомонность… Чувство собственного достоинства в роскоши, любовь к дому, четкая система королевской власти — вот что такое двор Теодориха.

И был сам великий седовласый и седобородый старый Теодорих, король западных готов, сын Алариха, покорителя Рима, который сердито склонился над шахматной доской. Говорили, что когда Сидоний играл с ним в шахматы, то епископ всякий раз убеждался в своем проигрыше вспыльчивому королю. Но противоречивость Теодориха сейчас представала в ином свете. Рядом с ним находился человек худощавого телосложения с серыми глазами приблизительно пятидесяти лет, римлянин благородного происхождения и с древней родословной, ныне — гость при дворе визиготов в связи с некоторыми размолвками, возникшими между ним и императорской семьей, из-за зависти и опасной ситуации. Подробности произошедшего забавляли старого Теодориха больше, чем римлян.

Седой король готов добродушно огрел бы своего сероглазого гостя по спине и сказал бы, что его всегда ждут в Толосе в любой час и любое время года. Действительно, почему бы нет? Уходи с тонущего римского корабля ради своего же блага! Выбирайся, пока можешь!

Но римляне так себя не вели. Собеседника звали Гай Флавий Аэций. И он был настроен выиграть не только партию в шахматы.

Не то чтобы Аэцию не нравился этот грубый старый король. Часто угрюмый и до смешного ворчливый, Теодорих безупречно честно вершил правосудие в государстве, за что и пользовался уважением в народе. Несмотря на плотное телосложение и невероятную силу, которой обладал, король горько каждый день жаловался на приближающуюся старость и слабость. Это вызывало лишь косые и хмурые взгляды со стороны семьи, особенно раздражало его жену Амальфриду, которая достаточно хорошо знала мужа после сорока лет совместной жизни. Принимаясь за обед, Теодорих громко разглагольствовал перед тем, как вцепиться зубами в уже третье за вечер жаркое и осушить двенадцатый кубок прованского вина, при этом оставаясь абсолютно трезвым. Было сложно воспринимать серьезно его жалобы на угасающие силы. Улучив минутку во время вчерашнего обеда, Теодорих склонился к Аэцию, кивнул через стол на двух особенно привлекательных готских девушек, только что назначенных придворными дамами, и пробормотал:

— Странно, как это я остаюсь все тем же, а девушки молодеют и хорошеют с каждым годом!

Таким был король Теодорих — вспыльчивым, незлопамятным, крепким, сильным и немного глуховатым. Он был известен справедливостью, страстностью, некоторой сентиментальностью по пустякам — например, из-за раненых животных. Любитель охотничьих собак, лошадей и ручных ястребов, король горько жаловался на малейшую боль или насморк, но не провел ни дня в постели с тех пор, как ему исполнилось восемь лет. Тогда Теодорих сломал ногу, упав с пони во время галопа.

Аэций глубоко уважал и любил Теодориха, и иногда хотел, чтобы история была переписана заново. Но ты тот, кто ты есть, никто не в силах сменить свой род.

Побеждая в тот день короля готов в шахматы, Аэций рассказывал ему о ситуации в мире, о жестоком режиме, установленном вандалами в Северной Африке. Теодорих лишь что-то проворчал в ответ. Аэций рассказал о том, как глупый король вандалов Гензерих, попробовав вести военные действия с помощью флота, отплыл на корабле из столицы Карфагена (что за ирония!) и разграбил много островов Эгейского моря. Жители Закинфа подняли против него мятеж. Когда восстание было подавлено, Гензерих казнил всех мужчин, женщин и детей, а кучи голов свалил в море.

Теодорих глянул на гостя из-под седых густых бровей, но опять ничего не сказал.

Во время очередной игры в шахматы пришел вестник с двумя письмами для Аэция. Стратег взял первое и раскрыл его. Прочитав, Аэций сел и на некоторое время погрузился в раздумья.

— Плохие новости? — спросил Теодорих.

Аэций медленно кивнул.

— От человека, чье имя я почти забыл. — Он пошевелился и стал говорить более отрывисто. — От бритта по имени Луций.

— Красивое римское имя.

— Он был прекрасным римским воином. Хорошим человеком. Центурионом, как мне кажется. Он… Да, необычно об этом сейчас вспоминать. Он сопровождал мальчика Аттилу во время побега из Рима в далеком 410 году, а позднее отправился в путешествие в становище гуннов, чтобы найти и выкупить своего собственного сына. Невероятная история… Расскажу ее когда-нибудь.

— Что Луций хочет от тебя?

— Что все хотят от меня, за исключением самого Рима! — ответил Аэций. — Военной помощи. Которой сейчас я не могу предоставить. — Стратег еще раз просмотрел письмо. — Должно быть, ему пятьдесят — нет, больше. Отец хороших сыновей. Король маленького государства, как он сам с иронией говорит, на западе Британии, в Старой Думнонии. Но то, о чем Луций пишет, совсем не радует. Пикты продвигаются дальше и дальше на юг, а язычники-саксы становятся все наглее. На востоке Британии, по словам Луция, саксы, приглашенные наемниками и участвовавшие в некоторых войнах, уже осели и не уходят обратно. Луций не слишком оптимистично настроен.

Стратег покачал головой.

— Но я не могу помочь ему. Не могу!

— А что во втором письме? — спокойно спросил Теодорих.

Аэций раскрыл его и стал читать, потом засунул в складки одежды.

— Опять какие-то странные новости. Здесь тоже упоминаются гунны, а заодно встречается одно имя. Как неожиданно он опять появился! В письме из Рима…

— То есть?

— То есть гунны вернулись и разбили лагерь за Дунаем.

Теодорих резко взглянул на Аэция.

— Кто их король?

— Это он, — ответил стратег немного удивленным голосом. — Мальчик вернулся. Аттила. Вождь Аттила.

Аэций замолчал на время, затем произнес:

— Галла Плацидия радушно приглашает меня к себе. Она просит вернуться.

— А император?

Аэций ничего не ответил.

Какой-то незадачливый писарь выбрал именно этот момент, чтобы явиться к королю и попросить поставить печать на документ.

Теодорих повернулся к нему, объятый гневом:

— Прочь с глаз моих, раб-покойник!

Бедный писарь зашатался от крика, открыв рот.

— Посудомойка! Самый тупой из всей канцелярии! Давай, расскажи мне, сколько золота в моей сокровищнице! Что еще ты знаешь, кроме золота! Я бы посмотрел, как твой лоб покроется морщинами из-за настоящих неприятностей, а канцелярия прогнется от забот! Как тебе это понравится?!

Теодорих вернулся к игре в шахматы. Король быстро убрал одну из фигур и с такой силой ею ударил, что доска задрожала, и сдвинулось еще несколько пешек.