Книга Карфаген атакует - Алексей Живой

И так же, как Ганнибал хотел снова повстречать своего противника-сенатора, Федор истово мечтал увидеть его дочь Юлию. Но за весь минувший год у него так и не выпало подходящего случая. Армия Карфагена постоянно перемещалась по Италии, терроризируя подданных Рима, а на Федоре лежала теперь ответственность не за три десятка разведчиков или даже сотню человек, а за тысячу двести душ, организованных в спейры. По российским меркам его прошлой службы, он находился теперь в ранге командира полка. На короткой ноге он сошелся с Атарбалом и практически не вылезал из штаба африканцев. Ганнибал частенько отправлял его прославленную двадцатую хилиархию в рейды по различным районам Италии, где вдруг появлялись отдельные отряды римлян.

Сам Федор в разведку теперь не ходил, все больше посылал других, хотя в душе и страдал от этого. Больших сражений давно не случалось, и жизнь стала не такой куражной. Командиром седьмой спейры он назначил своего друга Урбала, а помощником Летиса. Их же, по старой памяти, и отправлял в разведку по римским владениям, как самых проверенных людей. Но о своей главной цели — разыскать Юлию — он не забывал ни на миг. Федор до такой степени подчинил свои действия этому стремлению, что сам допрашивал пленных римлян о местонахождении сенатора Марцелла и с той же целью засылал разведчиков в отдаленные города и деревни, не имевшие к военным действиям никакого отношения.

Урбал и Летис давно заметили, что с их другом что-то происходит. И однажды Федор открылся им, рассказав о своей давней страсти к дочери римского сенатора и о том, что у нее уже должен родиться ребенок. И, возможно, даже от него.

— Так вот зачем мы тогда напали на Арреций, — закивал головой Урбал. — Теперь мне все ясно. А я-то думал, почему ты бежишь за колесницей и кричишь не «Марцелл, остановись!», а совсем другое имя. Сам Марцелл тебе был, оказывается, и не нужен.

— Ты чего, Федор, в Карфагене никого не мог найти? — бестактно поинтересовался Летис.

Федор молча развел руками, мол, «судьба».

— А она хоть красивая? — углубился в тему здоровяк.

— Друзья мои, — улыбнулся Федор, испытавший облегчение от того, что может хоть кому-то поведать свою тайну, так давно терзавшую его сердце, — если бы вы ее видели!

— Ладно, — кивнул рассудительный Урбал, чувствуя, что его друг безнадежен. — Только ты не забывай, что она римлянка, а мы солдаты Карфагена, которые скоро возьмут Рим. Не рассказывай больше никому об этом, мало ли что, а мы с Летисом будем молчать.

Сказав это, Урбал посмотрел на друга.

— Могила! — рявкнул здоровяк, хлопнув себя кулаком по груди, и добавил. — Только что же ты дальше собираешься делать? Она ведь дочь нашего врага.

— Не знаю, — честно ответил Федор. — Сначала хотел бы ее увидеть. Поговорить. А там что-нибудь придумаю.

Друзья замолчали.

— Нам пора. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прервав затянувшуюся тишину, Урбал встал и направился к выходу из шатра, увлекая за собой Летиса. Но, обернувшись на пороге, бросил:

— Если что, можешь всегда рассчитывать на нас, Федор.

Летис, уходивший последним, снова ударил себя кулаком в грудь, отчего панцирь на нем издал металлический звон, и исчез за пологом шатра.

А буквально за день до предстоящей битвы, разведчики Федора привели к нему в шатер пленного римского офицера. Тот оказался морпехом из римского флота, прикомандированного к легионам Варрона и Павла. Этот флот по приказу консулов блокировал близкое побережье, чтобы к нему в решающий момент не подошли корабли карфагенян.

Офицер происходил из морских союзников Рима и за обещание оставить ему жизнь рассказал, что Марк Клавдий Марцелл, все последнее время возглавлявший пятый легион Сицилии, недавно переведен в Остию на должность претора и теперь командует флотом. А его дочь, жена трибуна Памплония, недавно родила в Риме сына, не очень-то похожего на отца. Об этом сплетничали многие. Сам Памплоний вскоре после рождения сына отбыл в Тарент, наращивающий силы, чтобы противостоять возможному нападению Ганнибала.

«Юлия родила сына, и она сейчас в Риме! — едва не воскликнул Федор. — Значит, надо туда поскорее попасть».

Однако, исполнению его желаний мешали легионы Варрона и Павла, которые следовало сначала разбить. Впрочем, Федора это ничуть не смущало. И утром он выводил свою хилиархию на бой окрыленным. На душе было хорошо, хотелось быстрее взяться за рукоять фалькаты, чтобы снести побольше голов с напыщенных римских граждан. А желание биться — это уже залог победы.

Ганнибал поставил его хилиархию на правом фланге, ближе к центру основных сил, состоявших из проверенных иберийских и африканских пехотинцев. И, конечно, кельтов, составлявших почти половину сильно возросшей за последнее время армии Карфагена. Эти полки «выгнулись» вперед полумесяцем и растянулись почти на два километра по всему фронту от реки до холмов. Они должны были принять на себя главный удар изголодавшихся по победам римских легионов. Боевых слонов гениальный финикиец почему-то решил не выводить в поле совсем.

На флангах Ганнибал поставил конницу. У подножия холмов, напротив конницы союзников римлян, нумидийскую, а у реки испанскую и кельтскую под командой своего брата. Сам же находился в центре со своими африканцами, ничуть не сомневаясь в том, что именно здесь легионы нанесут свой главный удар. И от того, как выстоят кельты и африканцы Атарбала, будет зависеть победа. Армия Карфагена, как и прежде, превосходила противника в коннице, но легионеров насчитывалось, как минимум, вдвое больше, чем пехотинцев в испанской армии.

— Мы идем на эту битву, чтобы победить! — произнес Ганнибал на общем сборе, перед тем, как вывести свою армию в поле. — Римляне думают, что нас можно сломить числом. Они привыкли просто давить врагов своими необученными легионами, но вы уже не раз доказали, что каждый из вас стоит десяти римлян. Консулы так боятся вас, что привели сюда как раз столько солдат, чтобы вы не скучали. Они готовы сбежать при первых же звуках наших боевых труб и карниксов, но без хорошей драки мы их не отпустим.

Хохот кельтов послужил ему ответом. Они подняли свои щиты и стали лупить по ним мечами, издавая невообразимый шум, наверняка слышный даже в римских лагерях.

— Этот день станет днем нашей славы! — закончил свою напутственную речь Ганнибал, когда кельты немного поутихли. — Покажите, на что способны солдаты великого Карфагена, призванного владеть миром. Сегодня мы уничтожим эти легионы, и тогда уже ничто не спасет Рим. Вперед!

И вот теперь Федор вспомнил эти слова, вздрогнув при звуках кельтских карниксов и рогов римлян, разогнавших зловещую тишину над полем у Канн. Глядя, как легионы, сомкнув щиты, начали наступление, Федор подумал: «Допустим, я знаю, чем все это закончится. Читал. Но откуда Ганнибал об этом знает?». Впрочем, это была последняя отвлеченная мысль командира двадцатой хилиархии в тот день.

Почти тотчас велиты — легкая пехота римлян — и копейщики карфагенян закончили свои стычки, отойдя за основные силы. И тогда первые шеренги тяжеловооруженных солдат Рима обрушили удар своих пилумов на первые ряды кельтов и африканцев. Затем воинов Ганнибала накрыла новая волна пилумов. А когда этот «ураган» прошел, многие выжившие воины в первых шеренгах остались вовсе без щитов, вынужденные бросить их на землю вместе с застрявшими в них пилумами. Другие же еще некоторое время потрясали щитами, стремясь освободиться от застрявших копий. Но, в конце концов, тоже избавились от них и, издав боевой клич, сами бросились на наступающих легионеров. Казалось, воздух над равниной треснул от грохота столкнувшихся щитов. И счет убитым пошел на десятки.