Книга Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту - Мишель Фитусси

Весть о неудавшемся ограблении мгновенно облетела город. Журналисты столпились у дверей. Телевидение прислало операторов с камерами.

— Мадам, вы, должно быть, измучены до предела. Хотите, я разгоню эту толпу и отвезу вас в Гринвич, где вы сможете отдохнуть без помех? — предложил адвокат, чувствуя себя в некоторой степени виноватым перед ней.

— Отдохнуть без помех? Вы с ума сошли! — возмутилась Елена. — Дайте мне губную помаду, а потом зовите журналистов. Это же великолепная реклама!

Мадам тщательно наложила грим, красиво оделась и вышла к представителям прессы в жемчужном ожерелье, спасенном от воров. К ней сразу же потянулись с микрофонами, расспрашивая о подробностях происшествия. Было много шума, ограбление долго еще обсуждали на страницах газет. И фирма действительно от этого только выиграла.

Но Елена на самом деле получила серьезную травму. Она и прежде была подозрительной, а теперь у нее развилась настоящая паранойя. Ей казалось, что все вокруг ее обирают и замышляют недоброе. Мадам приказала поменять все замки в доме и установить новую систему сигнализации. Она понимала, что ей повезло, и боялась, что в следующий раз не сумеет справиться с грабителями.

Впервые она почувствовала себя совсем одряхлевшей.

Мадам Рубинштейн отправилась во Францию в последний раз. В Париже повидала давних друзей, особенно радовалась встречам с «дамами-интеллектуалками», как она их величала. Верная Эдмонда Шарль-Ру написала о ней хвалебную статью в «Vogue», назвав Елену «изысканной, невозмутимой и властной».

Вместе с Патриком Мадам посетила блошиный рынок в предместье Парижа Сент-Уан, Онфлёр, свою фабрику в Сен-Клу. Прежде она любила бывать там. Белый домик на Лазурном Берегу давно продали родственнику президента Франции Рене Коти. «Надеюсь, вы будете жить в этом доме чаще и с большим удовольствием, чем жила я», — сказала Мадам, подписывая договор о продаже. Но мельницу в Комб-ля-Виль Елена оставила за собой и в то лето устроила там последний из своих знаменитых приемов под открытым небом, как умела только она одна. Причем пригласила двести человек.

Погода стояла дивная, стол с угощением поставили в саду, вынесли из дома все стулья, кресла и диваны. Чтобы бутылки не нагревались на солнце, бар устроили в пустой конюшне. Для пущей пышности слуги по приказу госпожи развесили драгоценные полотна Моне, Ренуара, Шагала, Модильяни по веткам деревьев и кустов. В стороне от дома журчал ручей, обсаженный плакучими ивами.

— Повесим картины Пикассо под ивами, — решила Мадам. — Он все равно не явится на прием.

«Елена Рубинштейн, — пишет в конце статьи журналист Жан Лориме, запечатлевший этот забавный эпизод, — была самой гостеприимной, щедрой и сумасшедшей хозяйкой дома на свете, она перещеголяла даже Эльзу Максвелл»[25].

Понемногу Чарльз Ревсон и Макс Фактор оттеснили фирму Рубинштейн на второй план. Единственным утешением Елене служило то, что она по-прежнему опережала Элизабет Арден на несколько пунктов. В 1963 году закончился контракт Мадам с Дэвидом Огилви. Он его не продлил, хотя они успешно сотрудничали в течение тринадцати лет, и Елена обратилась к нему самой первой, когда он только открыл рекламное агентство на Мэдисон-авеню… Просто времена изменились: теперь бюджет Ревсона в десять раз превышал бюджет ее фирмы.

Английское издательство предложило Мадам опубликовать ее воспоминания, и, хотя Елена боялась прошлого, она вдруг согласилась и взялась за работу всерьез. Джоан Лоример, корреспондентка «Daily Express», стала ее «литературным негром» и наперсницей. Патрик настаивал на большей достоверности, убеждал обеих, что читатели ждут правдивого рассказа о жизни мадам Рубинштейн, а не подчищенной романизированной сказки, но Мадам не нравился такой подход. Позднее Патрик написал свою версию биографии Елены.

Сама она считала, что обязана тщательно отредактировать собственную историю, чтобы потомство знало о ней только самое лучшее. Но не все возможно проконтролировать и предугадать.

Случалось, и она бывала откровенной. В декабре 1964 года они с Джоан беседовали в последний раз, и внезапно Мадам заговорила о прошлом с несвойственным ей раскаянием. Призналась, что допустила целый ряд роковых ошибок, не сумела поладить с отцом, с первым мужем, с обоими сыновьями. Ведь деньги в жизни не главное. Отца она глубоко обидела, когда отказала жениху, за которого он ее прочил, и уехала в Австралию. Не понимала в должной мере Эдварда Титуса и не сочувствовала ему. Ведь они проводили вместе всего месяц или два за целый год из-за ее постоянной занятости делами фирмы. Вполне естественно, что он иногда кем-то увлекался, но его чувство к ней было по-настоящему серьезным.

Елена задумалась и умолкла. Журналистка затаила дыхание, боялась спугнуть ее необычное настроение. Наконец Мадам прошептала в смущении:

— Оглядываясь назад, я осознаю, что была тогда слишком неопытной и ревнивой. Возможно, мне следовало больше позволять и себе самой. Теперь я жалею, что не заводила романов. Может быть, я стала бы снисходительнее к другим.

31 марта 1965 года Мадам почувствовала себя очень плохо. Накануне она провела много времени на фабрике и переутомилась. Врачи решили в очередной раз положить ее в больницу.

В полдень она не смогла подняться с постели. Однако продолжала обсуждать с подчиненными дела фирмы. Рассердилась, ознакомившись с проектом рекламной кампании:

— Слишком мелко написано, и план пустяковый.

Строго отчитала Малу за то, что новая косметическая продукция представлена без должной простоты и определенности.

— Нужно, чтобы каждый сразу понял, что к чему.

Покончив с работой, устроилась поудобнее и принялась обсуждать последние городские сплетни:

— Вы не знаете, Одри Хепберн по-прежнему одевается у Живанши. Она истинная леди, а он настоящий джентльмен. Вероятно, между ними установилось идеальное взаимопонимание.

Кто-то спросил, понравился ли ей «Голдфингер», третий фильм «Бондианы», который они с Сарой Фокс посмотрели накануне.

— Слишком много жестокости. Аморальный. Но я посмотрела его уже дважды!

В тот же вечер в больнице, куда ее увезли по настоянию врачей, с ней случился апоплексический удар. На следующий день рано утром она скончалась от эмболии в возрасте девяноста трех лет.

В этот момент рядом с ней никого не оказалось.

Смерть Елены Рубинштейн потрясла мировую общественность. Все нью-йоркские газеты без исключения напечатали ее некролог. Журналисты всего мира писали статьи о легендарной владычице косметической империи. Обозреватель «Herald Tribune» Юджиния Шепард в виде исключения предоставила слово Патрику О’Хиггинсу, который очень точно выразил всеобщую растерянность и скорбь:

— Мы все были убеждены, что она бессмертна.