Книга Человеческий панк - Джон Кинг

Облака разлетаются, и прорывается свет. Солнце накрывает меня и согревает кожу. Я смотрю на длинный след самолёта в небе. Дыхание успокаивается, постепенно прихожу в норму. Ищу в воздухе мелодию, тишина. Музыки нет. Люди быстро забывают, а мне надо запомнить, что я чувствовал в канале. Воспоминания гаснут, я убил человека или думал, что убил, но я его не резал. Ничего не понимаю. Надо вспомнить, что он делал, если я хочу и дальше чувствовать себя человеком. Надо знать, что ты всё сделал правильно. Жизнь слишком хороша, чтобы отказаться от неё, а вдруг в небесах нет музыки, если надо вечно гореть в аду, чтобы услышать приличную мелодию, жить рядом со Сталиным, Гитлером и этим пиздоблядским говнюком Мао, и транссибирский экспресс за тобой не приедет. Быстро одеваюсь, пока та женщина не вернулась и не увидела меня, а то напряжётся и вызовет полицию, пошлёт за водолазами и соцработниками, приедут люди в белых халатах, шприцы наполнены, иглы готовы.

Иду к дороге, Майор сидит на стене, на другой стороне. Он всё знает, что происходит в городе. Наверняка это он был с ножом, сбит с толку решением суда, мальчик без отца, сын коппера с врождённым чувством правосудия, стоит у стола и режет слизняков. Он улыбается и кивает. Он читает мои мысли. Знает, о чём я думаю. Он, наверно, ходил в патруль и видел, что случилось. Не хочу знать подробности. Когда я вернусь, первым делом постираю и почищу одежду, пойду в паб и напьюсь. Отворачиваюсь от Майора, ищу мелодию, но слышен только гул проезжающих грузовиков, если бы я умер в канале, когда был ребёнком, если бы меня утянули на дно ботинки, кожа начищена кирпичом до сверкания, я бы пропустил всё, что было потом. Я выжил, а мой брат умер. Он был мертворожденный. Ему не дали имени. Смайлз сошёл с ума. В их смерти нет моей вины. Уэллс случайно напал на нас. Если бы я сейчас утонул, я не смог бы вечером пойти к Саре, я бы не узнал, что будет дальше.

Иду по дороге, минарет и купол мечети — прямо справа, слева — тюрьма спряталась за пабом, собачьи бега давно в прошлом, теперь там полки с белыми консервированными помидорами, консервированная морковь и горох, консервированные груши и яблоки, консервированная свинина и рыба, рабочие ломают асфальт у подножия железнодорожного моста, жёлтые каски, сладкая вонь дизеля в воздухе. Кто-то гудит в гудок на другой стороне дороги. Смотрю, вижу, Дэйв тормознул у автобусной остановки, машет мне из окна. Я хочу пройти мимо, хочу остаться один, но он начинает кричать, и рабочие оборачиваются. Перелезаю через забор, перехожу через рельсы и жду промежутка в машинах, дым летит мне в лицо.

Пассажирская дверь открывается, я залезаю внутрь.

— У тебя чего волосы мокрые?

Он не ждёт ответа, включает поворотник и осторожно трогается, грузовики несутся мимо. Появляется просвет, и он давит на газ.

— Ты полный мудак, так бездарно слить им своё имя, — говорит он. — Отпечатки пальцев на значке, и полумёртвый Уэллс. Он тебя сдал. Они дали тебе пять лет, учитывая, что ты уже сидел. Может, добавят. За то, что воткнул в него значок.

Он смеётся и стучит по моей голове костяшками пальцев.

— Ебучий тупой мудаГ. Машины еле ползут.

— Ты правильно тогда задвинул про расчленёнку. Мы доезжаем до верха моста.

— Пришлось доделывать твою работу. Зря ты бросил дело на полдороге. Я тоже не резал ему голову. Это всё брехня. Ничего, прорвёмся. Он, по-любому, был ублюдком.

Дэйв говорит сам с собой.

— Хорошо, что я пошёл за тобой.

Дэйв хороший друг, лучший в моей жизни. Он смеётся долго и от души.

— Мы братья, ты и я, мы как братья.

Он тянется ко мне и вкладывает мне в ладонь значок. Я смотрю на вырезанные из газет буквы, складывающиеся в «GOD SAVE THE QUEEN», вспышка света во всё небо, в мире, который превратился во вспышку света много лет назад. Дэйв убирает звук на магнитоле, но я всё равно слышу «Во имя отца»[51]Black Grape. Прибавляю громкость, и колонки дрожат от сильного голоса.

Дэйв убил человека. Из-за меня порезал его на куски. Полиция ищет бродягу, чужака, маньяка, который убивает просто так.

Я бы не вынес тюрьмы, запертый в вонючем блоке, потеряв даже искру свободы. Так жить нельзя. Я лучше бы повесился, чем гнить в тюрьме. Дэйв спас мне жизнь.

Небо располосовано следами от самолётов, летящих в Хитроу, загорелые пассажиры смотрят вниз, на стёкла, кирпичи, улицы нашего города, людей не видно, едут игрушечные машины. Дэйв вжимает педаль, и мы несёмся под уклон, чистый золотой купол мечети сияет в солнечном свете, небо расчистилось, мы смеёмся, изображаем растаманский вокал из песни, бумканье баса уносит всё в прошлое.

Впереди загорается красный, мы тормозим, пересекаем развязку, наш светофор, мы ускоряемся, дорога впереди пряма и пуста.

Хорошо быть живым, что бы там ни говорили, и если вдуматься, в нас нет ничего особенного, два простых парня, пытаемся совершать правильные поступки, плывём по течению, но с широко открытыми глазами. Просто живём.