Книга Тайны Темплтона - Лорен Грофф

К тому времени как я закончила рассказ, Почтенная уж клевала носом. И немудрено — час был поздний. Огонь в камине погас, одни угли мерцали, и в темноте хорошо видны были звезды и луна в три четверти да заснеженная улица за окном. Я представила себе моего Мармадьюка — как стоит он, обливаясь потом, выиграв поединок на кулаках у своего соперника, у старины Соломона Фолкнера, мужчины крепкого и дюжего и лишь нарочно уступившего победу хозяину. Представила, как осушил мой Мармадьюк залпом огромную кружку пива и аж закачался. Ричард с Пеком посмеивались в углу у очага, а Минго прикладывался к стаканчику на кухне в компании косоглазой поварихи, которая не прочь бы побаловаться с ним, не будь он чернокожим. Вдова Кроган выставила моему муженьку новую кружку пива, но он, кивнув, сказал, что сначала хочет выйти на улицу проветриться. Давила на него, видать, не только духота пивнушки, но и тяжкое чувство вины, когда вспоминал он Безымянку — как вышла она когда-то к нему навстречу, худенькая голышка, из озера, и струйки воды стекали с ее точеного гибкого девичьего тела, как не устоял он тогда, не удержался. И тут же перед глазами его возникала другая картина — мертвая девушка в грязной хижине Шипмана и рыжеволосый младенец, горланящий на руках у пьяной повитухи. Быть может, он хотел как-то облегчить жизнь этому бедному младенцу, этой своей новоявленной дочери.

И вот виделось мне, как выходит он из душной пивнушки на темный двор, одинокий, не думающий об опасности. А опасностей в переулках и подворотнях таится множество. В «Драгуне» гудят-галдят антифедералисты, заливают горечь поражения. В «Драгуне» шуму даже больше, чем в «Орле», где празднует победившая сторона. И вот бредет мой Мармадьюк к озеру, любуется его ледяной гладью, поблескивающей в лунном свете, любуется городом, этим своим детищем, что выстроил он собственными руками.

И, видя все это, я знала, чуяла, когда будет нанесен удар. Я знала, что сделал это не кто-то один. Я тоже приложила к этому руку. Тем, что не предупредила, не предостерегла, не удержала дома. Это я, продрогшая до костей в теплом доме, — я убила его.

Сначала убила, а потом ждала, когда найдут на дороге его обмякшее тело. Ждала, когда кровь вмерзнет в укатанную льдом улицу. Ждала, когда принесут его домой, когда завоет тоскливо в ночи наш пес, когда Минго втащит это хладное тело в комнату, старательно пряча От меня глаза, чтоб не заметила я в них победного ликования. Свои глаза я тоже прятала потом на похоронах, смотрела в землю, чтоб не видеть того же победного ликования на всех этих исполненных ненависти лицах. В ту ночь ждала я и дождалась. Дождалась, когда постучали, и открыла я дверь, и внесли его тело в дом. В дом, что видел он в мечтах и выстроил для меня. Муж, чье хладное обмякшее тело видела я теперь перед собой. Муж, который никогда по-настоящему не был моим.

Глава 31

ИЗ ГЛУБИН К СОЛНЦУ И ВЫШЕ

Прошло всего несколько часов, а мне показалось — целая бездна времени.

Я сидела с кружкой кофе в руке, с оцепеневшими мозгами и тупо пялилась на Губернатову полуистлевшую бумагу.

Кто-то стучался в гаражную дверь и, не выдержав, пошел звонить с парадного входа. Я живо представила себе Иезекиля Фельчера — как он ежится под мелким дождем в своей тонкой рубашке с короткими рукавами. Я видела каждую морщинку на его джинсах, каждый мускул на его спине, напрягшейся при ходьбе, когда он пошел прочь.

Но я не могла отвлекаться. Сидела и сосредоточенно смотрела, как на моих глазах комната погружается в сумерки.

Дождь прекратился часам к восьми, и лягушки в пруду не преминули отметить это событие радостным хором.

Я все сидела впотьмах, пока не увидела за окном фары подкатившей машины. Только тогда мое оцепенение словно рукой сняло.

Я услышала во дворе голоса и веселый смех Клариссы. Пока они шли к дому, я повернула бумагу так, чтобы на нее падал скудный лунный свет, и еще раз прочла.

ПРИЗНАНИЕ ГОСПОДИНА ГУБЕРНАТА ЭВЕРЕЛЛА СДЕЛАНО 24 ДЕКАБРЯ 1799 ГОДА

Сиво дня видел, я смерть Мармадьюка Темпла и не смогу уснуть пока не напишу все это на бумаге. А как напишу то засуну бумагу в лошадку которую украл я у малявки Джейкоба Темпла, чтоб не давила на меня больше эта тайна которую нет сил у меня боле держать в себе. Думал я не расказать ли отцу моему, да патом решил дудки. Больно жирно будет Мармадьюку. Город наш может и принадлежит ему (теперь уж так я понял, принадлежал), город, но не я.

А было время когда любил я Мармадьюка за то что всигда при встрече давал он мне монетки и гладил по головке. Но однажды увидел я его в окошко галантерейной лавки, как примерял он там обновку перед зеркалом. Увидел я его отражение и прямо врос в землю. Заметил вдруг что очень мы с ним похожи. Заметил я это и с тех пор стал все думать об отце маем Джедедии Эверелле, стал приглядываться к нему и увидел, что ничем мы с ним не похожи. И о маменьке сваей думал, о Хетти Эверелл, как была она рабыней в Темпл-Мэнор еще до того как я родился на свет. И припомнились мне тогда все насмешки и шуточки каких наслушался я в школе. И не трудно мне было смекнуть, что один да один сложить, то выйдет два, и маменьки сваей с тех пор стал я сторониться. Покоя не давала мне эта мысль, изводила все мае нутро. И стал я по ночам шастать в Темпл-Мэнор. Кругами ходил вокруг дома да все злился на малявку Джейкоба Темпла за то что было у него все а у миня ничего. Украл я у него за это много игрушек. Солдатика оловяного украл, мячик кожаный, прыгалки и эту вот красногривую лошадку в которую засуну я мае признание когда его закончу.

Нет, не люблю я этого Темпла вот и решил никаму ничего не расказыватъ. В канце-то концов мне десять годков всего и магу я просто прикинуться испуганным маленьким мальчиком.

Так вот что случилось сиводня ночью, когда бродил я по улицам злой на отца за то что лишил он миня за ужином сладкого. За то лишил что плохо я выдубил кожу. А выдубил плохо потому что хотел я играть с мальчишками в мячик на улице. Об этом только думал, вот и испортил ослиную шкуру. Вот и таскался я один по улицам сшибал со злости сосульки злой на отца. Клял его всяко да отправлял ко всем ч…ям. Так забрел я на Вторую улицу, услыхал там шум и гам и вспомнил про выборы. В Орле орали громче, вот и подумал я, что фидиралисты выиграли. Подкрался я к окошку и глядел как висилятся там внутри, как скрипочка играет, как дядьки взрослые жуют табак да хлещут пиво кружками, и как Мармадьюк Темпл бьется на кулаках с этим здоровенным мидведем колонистом Соломоном Фолкнером. Как потом жали они друг другу руки и как Мармадьюк Темпл сказал что хочет вытти проветриться. Пойти отлить — вот что это всигда означало, вот и нырнул я за угол, чтоб не заметил он миня в подворотне и чтоб я дальше мог подглядывать в окошко.

Но он-то и впрямь решил праветриться. Вышел на перекресток Второй и Пионеров да стал любоваться озером и городом. Улыбался даже. И тут у видел я вдруг что-то мелькнуло. Увидел как Элиу Финни вышел из Драгуна, трость у него было в руке с медным набалдашником. Вышел и крадется по улице — вроде как убить собрался Мармадьюка. А тут еще вижу с другой стороны идет Дэйви