Книга Книга без переплета - Инна Гарина

И король, и королева впились жгучими взглядами в женщину, лежавшую на носилках. Бывшая придворная дама Сандомелия приподняла голову от подушки и ответила им взглядом, полным насмешки, каковой удивительным образом контрастировал с ее бледным, исхудалым лицом и общим изможденным видом находящегося при смерти человека.

— Здравствуй, Редрик, — прокаркала она. — Здравствуй и ты, королева. Уж простите, что не могу приветствовать вас реверансом!

Король даже подпрыгнул на стуле от подобного бесцеремонного обращения. Но королева не дала ему вымолвить и слова.

— Здравствуй, Голубка, — приветливо сказала она, слегка подавшись вперед. — Кажется, так называл тебя Редрик в те времена, когда ты еще порхала на легких крылышках и пыталась свить себе уютное гнездышко за мой счет?

Сандомелия хрипло рассмеялась.

— Именно так, — подтвердила она. — Ужель тебе это до сих пор не дает покоя?

— Ну, видишь ли, — ответила королева все так же приветливо, — может, я и не вспомнила бы никогда о тебе, если б ты не потрудилась прислать мне столь весомый привет! — Она повела рукою в сторону Овечкина и откинулась обратно на спинку стула.

— Не хочешь ли поблагодарить меня за него, королева? — Сандомелия посмотрела на Овечкина и, подняв руку, помахала ему. — Здравствуйте, ваше высочество!

Король Редрик побагровел, с трудом сдерживая ярость.

— Прекратите балаган! — рявкнул он. — Я помню, Сандомелия, что твое монашеское звание защищает тебя от моего гнева, но будь добра все же вести себя прилично! Если не перед лицом короля, то хотя бы перед лицом смерти, которая все равно уже поджидает тебя!

Нисколько не испугавшись, женщина на носилках перевела на него насмешливый взгляд.

— Были времена, Редрик, когда ты не требовал от меня приличий, сказала она довольно игриво.

Королева сощурила глаза.

— Так-то, Редрик, — тихо произнесла она, не глядя на мужа. — Вот тебе и скандал…

— Умолкните обе! — взревел он, теряя самообладание. — Вспомните, зачем мы собрались! Поди сюда, ты… Тайрик!

Овечкин послушно приблизился к нему.

— Взгляни на него, женщина, — угрожающе сказал король, обращаясь к Сандомелии. — Готова ли ты подтвердить перед Богом и перед людьми то, что ты заявила в письменном виде — что этот человек является подлинным сыном моим и королевы?

— Готова, — кивнула Сандомелия. — Скрывать мне более нечего. Моя служанка Райна — вот она перед вами — собственными руками подменила младенца и принесла к моей груди новорожденного принца. Не забудь, Редрик, что она, как и я, находится ныне под защитой монашеского сана, и не в твоей власти наказать ее за содеянное.

— Я все помню… Позвать сюда остальных! И придержи язык, Сандомелия, хотя бы в присутствии духовных лиц!

— Назови меня еще хоть раз Голубкой, Редрик, — томно сказала она. — И я сделаю все, что ты захочешь…

Старая ведьма снова хрипло рассмеялась, смех перешел в кашель, и под этот кашель в приемную вошла целая толпа народу — архиепископ Даморский в пышном облачении, два священника при нем, несколько дворян высшего сословия из приближенных короля, затем принц Ковин и последними — «бабка-повитуха» с кормилицею.

Михаил Анатольевич на них не смотрел. Он не сводил глаз с Сандомелии, не зная, то ли восхищаться силой духа этой полумертвой женщины, то ли бояться за нее. Ему трудно было понять, как она решилась на этот розыгрыш, не испугавшись ответственности, действительно, перед Богом и перед людьми. Какие чувства двигали ею, какая застарелая обида заставила решиться на столь грандиозный обман?

Старуха перехватила его взгляд и подмигнула ему. Овечкин, смешавшись, потупился. Но тут в приемной воцарилась какая-то странная тишина, как будто все перестали даже дышать, и он снова поднял голову, желая узнать, в чем дело.

Все присутствующие, включая короля и королеву, молча, со смятенными лицами, разглядывали поочередно монахиню Сандомелию и принца Ковина. Старая дама невозмутимо взирала по сторонам с легкой затаенной улыбкой на губах, а принц, не понимая причины такого внимания, встревоженно вскидывал голову и поджимал губы.

Причина же была налицо — внешнее сходство между этими двоими было столь велико, что только слепой мог бы сомневаться в их родстве. Не имело значения даже то, что женщина, лежащая на носилках, находилась в крайней стадии истощения, а принц был довольно упитан. У них были одинаковые, характерной формы носы с необычными очертаниями ноздрей, одинаковые близко посаженные глаза с тяжелыми веками и одинаковые маленькие, тонкогубые рты. Обоих нельзя было назвать красивыми, и разница между ними была лишь в том, что в глазах женщины светился незаурядный ум, а принц выглядел рядом с ней довольно туповатым, особенно сейчас, когда пребывал в растерянности.

На лице королевы Дамора после недолгого удивления выразилось удовлетворение, которое она, впрочем, постаралась скрыть. Король же выглядел растерянным не хуже своего сына.

Овечкин тоже было впал в замешательство. Но очень быстро вспомнил, что здесь в зале присутствует среди прочих Босоногий колдун. Видимо, это и был последний обещанный почтенным старцем фокус — неведомо откуда взявшееся сходство Сандомелии и принца Ковина. Михаил Анатольевич покачал головой и тут же сам себя одернул. Не думать ни о каких босоногих колдунах! Принц Тайрик глубоко вздохнул и приготовился к дальнейшему разбирательству.

Присутствующие тоже опомнились довольно быстро, и дело взял в свои руки архиепископ. Сначала он приступил к допросу монахини Сандомелии, как главного действующего лица. Он спрашивал, а она отвечала слабым умирающим голосом, но вполне толково, ни разу не позволив себе больше никаких выпадов и никакого насмешливого тона. И торжественно поклялась под конец в истинности своего заявления.

Допросили ее служанку, допросили дворянина Мартуса. Бритоголовый же монах с безумным взором, оказавшийся настоятелем монастыря, в котором якобы воспитывался Овечкин, повел себя очень странно. Когда очередь дошла до него, он невнятно пробормотал, что видел этого ученика не однажды, но в каком перерождении это было, затрудняется сказать, потому что именно в данный момент беседует с ангелами и не может отвлекаться. Никого сказанное им не удивило, и монаха оставили в покое. Выслушали показания повитухи и кормилицы. Заставили Овечкина предъявить свое родимое пятно. Затем мирное течение судебной процедуры было нарушено небольшим скандалом. Принца Ковина также попросили показать плечо для сравнения, и принц, и без того пребывавший в молчаливом негодовании, немедленно взбеленился. Он позволил себе накричать на духовное лицо, послал к черту Сандомелию и собирался уже оскорбить действием подступившего к нему дворянина из свиты Редрика, когда король, махнув рукой, велел оставить принца в покое.

— Нет у него никаких родимых пятен, — буркнул Редрик. — Это многим известно…

На фоне нервозности и грубости принца спокойствие и кротость его соперника выглядели достойно. Спрашивать Овечкина ни о чем не стали, да и что он, собственно говоря, мог добавить к сказанному свидетелями и самими участниками подмены? Доказательства его высокого происхождения были предъявлены и сомнений как будто не вызывали. И не последнюю роль среди них сыграло сходство Ковина и Сандомелии — этакое молчаливое свидетельство родства…