Книга Три дня без чародея - Игорь Мерцалов

Выбрал оберег, определяющий основное свойство магии, и простер руку над вещами. В отличие от коварных персидских самобранок, чары здесь были однородны, и оберег без малейшего промедления закрутился противосолонь так четко, что если кто и не знал, сразу мог догадаться, магия в вещах заложена чернейшая. Израэлю объяснений не потребовались.

— О боги, боги, какой позор! Конечно, мине следовало об этом подумать, но куда же бедному старому иудею уследить за всем миром? Я таки прямо готов спросить: куда? Морально-этические нормы славян таки отличаются от вязантских, у нас дома любовная магия не числится запретной просто некоторые ее формы практически изжили себя и уже не находят поощрения в социуме и религии, абсолютно лишившись сакрального смысла… э, я понятно изъясняюсь?

— Вполне, — проворчал Упрям, потирая виски. Он знал довольно много греческих и ромейских корней, так что общий смысл сказанного был ему ясен: Рев пытается сыграть на разнице в законах. Обычная уловка. Только очень грубо исполненная. На что рассчитывал Бурезов, как собирался разрешать торг? — Товар снимается с продажи именем Волшебного Надзора и Славянской Правды. Израэль Рев, если ты не имеешь иного товара, покинь Волшебный ряд, в этом году тебе запрещено здесь появляться. Мм, сам товар изымается и до твоего отъезда будет содержаться на причале под стражей.

— Если я правильно помню, формулировка звучит-таки несколько иначе, — заметил Рев.

— Но суть верна, — вклинился Бурезов и провел над предметами «оргиастического культа» новым оберегом: — Налагаю запрет на сей товар, видимый и ясный каждому чародею в славянских землях. Отлучаю тебя от торговли в Дивном на пять лет.

Ну вот, а Упрям только-только собирался сделать это сам. Можно сказать, из-под носа у него перехватил Бурезов последнее действие. Однако же круто он обошелся — отлучение более чем на год присуждается обычно за недоказанное подозрение на преступный умысел — «до дальнейшего разбирательства». За оплошность так могли бы наказать, наверное, в престольной Ладоге… однако все в рамках закона.

И вот что странно — Израэль Рев не только не возражал, он выглядел даже… удовлетворенным. Что-то тут неясное творится. В чем замысел Бурезова, который от самого Каспия тащил несчастного жиденочка, помнящего наизусть «формулировку» запрета?

Ответ пришел неожиданно, будто медленно зрел в голове и вдруг предстал во всей красе: да ведь они сговорились! Отлучение на пять лет и не могло взволновать Израэля Рева: у него все равно не было дел в Дивном. Ему требовалось только одно — избавиться от неудачного товара. И Бурезов вполне мог пообещать ему деньги за это маленькое представление перед князем. Почти наверняка Рев, уплывая, откажется взять с собой «оргиастические предметы», от которых гораздо больше хлопот, нежели проку…

Да, Упрям понял ясно, но чувствовал, что это еще не все. Что-то осталось недосказанным, что-то стояло за все более хмурыми лицами Нещура и Велислава. Особенно — Велислава.

Ошуйник подал знак, и воины Охранной дружины поскидывали «вещи, дарящие обратно радости жизни», в мешок и унесли с глаз долой. Рев неспешно складывал свой нехитрый скарб, не обращая внимания на подозрительные взгляды стоящих поблизости купцов.

Смотр продолжался. Недовольство Упряма нарастало — похожее представление разыгрывалось с каждым торговцем, о котором Марух говорил со всей определенностью, точно называя запретную магию. Бурезов старательно изображал растущий гнев (Упрям отчего-то не сомневался, что чувства его врага поддельны), лицо князя становилось все более холодным.

Зато купцы, о товаре которых Марух ничего не знал, точь-в-точь как Бекеша и Микеша, удивляли новинками: камнями-самопалами для возжигания огня, персидскими же очками-духовидами…

Насчет этих последних Упрям, все более терзаемый туманным предчувствием какой-то беды, чуть не сцепился с Бурезовом в открытую:

— Недостойно славянина нарушать покой усопших!

— Очки не воздействуют на духов, — снизошел до ответа Бурезов. — Они только позволяют увидеть, есть ли поблизости духи, и если да, то какие. Для нас, чародеев, — это он умудрился сказать так, что слышалось: постороннему объясняет, отнюдь не подразумевая «мы с тобой», — по всей видимости, очень полезная вещь, я непременно куплю себе

— Ни в коем случае! — запротестовал встревоженный купец, получураец-полутуркуш с Малого Кавказа. — И князю достославному, и чародею мудрому, и его помощнику бдительному я подарю духовиды! Поверь, прекрасный и ответственный юноша, эта безделица совершенно безвредна.

Упрям упорно проверял каждую пару очков — однако раскачивания оберега взад-вперед говорили о том, что духовиды несут в себе магию неопределенную — ни злую, ни благую. Смотря как человек распорядится. Почему Бурезов позвал этого купца (в списке Маруха стояло «ос-приг»)? В бумагах Наума о нем, к сожалению, не говорилось.

— Какими чарами создавались очки?

Бурезов, вроде бы наклонившись к нему, сумел прошептать достаточно громко, чтобы услышали все:

— Упрям, ты стараешься больше, чем нужно.

Это о чем он, любопытно?

— Чары тайные, не оглашаемые мастерами, — успокаивающе ответил купец. — Но мне точно известно, что они преломляют восприятие мира, приоткрывая частицу истины.

— Какую именно частицу? — не отступал Упрям.

— Помощник, — уже в голос окликнул Бурезов. — Ты задерживаешь Смотр.

— Однако же вопрос вполне понятный. — Купец, хоть и жил на Малом Кавказе, явно обучался где-то в вязантских колониях. — Всякое новшество обязано вызвать профессиональный интерес. Знай же, о бдительный юноша, что чары этих очков позволяют увидеть духов, которые находятся поблизости от человека, их носящего. И еще одним замечательным свойством обладают они: если посмотришь ты сквозь них на собеседника, который намерен тебя обмануть, непременно узришь туманное облачко вокруг его головы. Испытай очки и посмотри на меня.

Упрям не замедлил воспользоваться предложением. Тяглые дымчатые стекла в оправе из слоновой (как уверял купец) кости давили на переносицу, вызывая сильный приступ головной боли. Но мир они показывали довольно чисто — и работу свою выполняли. Ученик чародея разглядел вьющуюся над ярмаркой парочку вил, но не чародейским зрением, а как обычный человек, которому духи позволили увидеть свой облик. Две довольно милые беззаботные девушки со спутанными волосами, крыльями и ногами вроде птичьих. Только одно из обличий вил, но довольно частое.

— Очки не показывают сущность? — уточнил Упрям, хотя уже и сам понимал — нет, с помощью духовидов не разглядеть, не ощутить ни намерений, ни нрава.

— Только облик, — подтвердил купец. Никакого облачка над его головой не было.

Упрям глянул на Бурезова и чуть не вздрогнул: он вообще не увидел чародея! Только его тень на земле, уже короткую — близился полдень.

— Вот видишь, юноша, я говорю правду. И никаких более свойств, помимо названных, эти очки не имеют.