Книга Гарпия - Генри Лайон Олди

– Твое здоровье, Рудольф, – Шестирукий отхлебнул из чарочки и зажмурился от удовольствия. Из-под тонких, старческих век просвечивала чернота глаз и блеск серебряной плесени. – В реальности, если я сниму контроль, на твоем запястье может объявиться порез. Стигматический эффект чудесно описан Николя Сильвестри, моим коллегой. Порез будет неглубок. Он быстро заживет. Гораздо быстрее, чем настоящая рана. Процесс заживления пройдет без осложнений. Стигматы не гноятся, отлично рубцуются…

Капитан поднял свою чарку.

– Твое здоровье, мастер Скуна. Твое драгоценное. Итак, следующий вопрос… Порез на руке – ерунда. Пустяк, не заслуживающий упоминания. А если меня в уни-сне ткнули ножом в печень? Знаешь, встречаются очень длинные ножи… И очень деликатная печень. Куда ты в реальности денешь мой труп?

– Куда мы денем его труп, Бертран?

Ассистент, сидевший на стуле у двери, слабо улыбнулся. Юноше было неловко присутствовать при беседе таких известных людей. А принимать в ней участие граничило со святотатством.

– Когда вы проснетесь, сударь, мы накормим ваш труп вкусным обедом. Угостим вином. И проводим до кареты. Живехонького, с позволения сказать.

– Вот даже как?

– Именно так. При ослабленном контроле возможно появление стигматов, не опасных для жизни объекта. Порезы, ссадины, синяки. Все, что способно причинить значительный вред здоровью, отторгается и не фиксируется. Если вас интересует гипнот-убийца, способный внушить жертве, что ее сердце проткнули свиным шилом – бросьте эту затею, сударь. Жертва очнется, в худшем случае, с ужасными воспоминаниями. Не более того. Ссадины – да. Кровоподтеки – да. Смерть или членовредительство – нет.

Капитан отсалютовал ассистенту бутылью.

– Юноша, вы заслужили награду! Ах да, вы не пьёте… – он налил по второму разу себе и Скуне. – Честно говоря, вы меня успокоили. Я уже почти согласился. Но мы никуда не торопимся. Будет глупо не израсходовать все вопросы, скопившиеся у вашего покорного слуги. Представим, что я в уни-сне. В это время ко мне здесь, в реальности, подкрадывается доброжелатель и – ножичком в печень… Мастер Скуна, что произойдет?

– Что произойдет, Бертран? – эхом повторил древний гипнот.

Чувствовалось, что ему скучно отвечать на вопросы, достойные зачета на втором курсе Универмага. Запахнув халат, старец вдыхал аромат «Простака». И ждал, пока капитан угомонится. Так рыбак с терпением ждет, когда рыба возьмет наживку.

Шестирукий Кри был готов удовлетворить любопытство капитана в полном объеме – лишь бы тот дал согласие.

– Ничего хорошего, – вздохнул юный ассистент. – Пожалуй, вы умрете, сударь. Впрочем, мы гарантируем, что в период уни-сна рядом с вами не окажется ни единого доброжелателя. Тем паче, с ножом.

– Кошмар! – огорчился капитан, обеими руками вцепившись в свою роскошную гриву. – Ужас! Я умру! Во сне, даже не зная, что предательски убит…

– Ну почему же во сне? – утешил его юноша. – Вы сразу проснетесь. Если нанести человеку опасную, угрожающую жизни рану, он мгновенно выходит из транса. Это знает каждый гипнот. Короче, умрете вы наяву. Прекрасно сознавая, что происходит.

Надо было видеть радость капитана. Вскочив, он кинулся к ассистенту и от души обнял юношу. Аж позвонки хрустнули. Стеснителен от природы, ассистент предпринял попытку вывернуться, но опоздал – Штернблад уже отпустил его и теперь дергал за уши, словно милого щенка.

– Четвертый вопрос, мастер Скуна. Четвертый – и последний. Вам известно, чем отличаются перила, сломанные ударом ноги – и перила, сломанные телом падающего человека?

– Нет, – устало отозвался старец. – Неизвестно.

– Жаль. А вам, юноша?

– Можно и мне чарочку? – вместо ответа спросил ассистент.

– Не отказывайте, мастер! – капитан ринулся наливать. Бутыль птичкой летала над столом, не пролив ни капли мимо цели. Третья чарка отсутствовала, и Штернблад решил угостить юношу из собственной посуды. – Ах, какая жалость! Вопрос пропал впустую… Найдем ему достойную замену. Мастер Скуна, как зовут вашего чудесного ассистента?

Гипнот открыл глаза. Плесень исчезла. Во взгляде Шестирукого полыхал прежний огонь, скрывая недоумение.

– Бертран. Бертран Жавер.

– Я рад, что могу просветить вас, мастер Скуна, – без улыбки сказал капитан, глядя, как юноша залпом осушает чарку. – Искренне рад. Жавер – это фамилия его матери. По отцу он – Штернблад. И по деду. Бертран Штернблад, к нашим услугам. Где ваш ремень, мастер?

– Вы меня впервые видите, сударь, – сказал ассистент.

Странное дело – его глаза, копии глаз учителя, слезились. Впервые инструмент отказывался в полной мере служить господину. Так случается, когда шпага выворачивается из руки опытного фехтовальщика, наткнувшись на чужой, непривычный, неодолимый опыт.

– Да, – согласился капитан. – Впервые. Это что-то меняет?

* * *

Рудольф родил Вильгельма, Вильгельм родил Бертрана. Женщины для генеалогии большой роли не играют. Их дело носить, кричать и кормить. А с вечной славой, так уж и быть, мужчины управятся сами.

Опишем чувства Бертрана Штернблада к его знаменитому деду в двух словах – ненависть и обожание. Именно в таком порядке, потому что ненависть явилась первой. А обожание – Бертран убил бы любого, кто сказал бы ему: малыш, это чистая правда.

И тем не менее…

Планшерон – крошечный городок на юге Реттии, столица графства Ла Фейри. Чистая буколика, пастораль и уют. Провинция – чудовище. Оно ласково заглатывает тебя, с любовью переваривает, стараясь не тревожить, и кучей сонного золота извергает в гнездо из травы и цветов. Овечки, пастушки, теплый ветерок. Черепица крыш. Герань на балконах. Молочницы в чепцах. Телячья вырезка на прилавке. Глинтвейн по вечерам.

Отныне ты не шевелишься – ни телом, ни душой. Лишь булькаешь, вспоминая при случае, как были, значит, и мы рысаками. Буль-буль…

Единицы способны противостоять дракону. Для них провинция оборачивается другом, предоставившим кров и пищу – для размышлений и действий, событий и поступков. Таким человеком был Вильгельм, сын Рудольфа, отец Бертрана. С детства он мечтал стать врачом, и, в отличие от многих, воплотил мечту в жизнь. Первые игрушки – клистирная трубка и флакон для сбора мочи. Позже – ланцет и зонд. Анатомические таблицы, «Chirurgia minor», «Hortus sanitatis» – вертограды лекарственного сырья.

В восемнадцать серьезный не по годам Вилли, бакалавр медицины, позднее – магистр, с отличием закончивший Бравалльский университет, полностью заменил графу прежнего лекаря, ушедшего на покой. Подагра его сиятельства, мигрень ее сиятельства, понос виконта, ранения графских приятелей, устроивших дуэль – все легло на плечи Вильгельма Штернблада.

Достойному человеку – добрую судьбу. В девятнадцать он стал мужем, и через девять месяцев – отцом. На празднике, устроенном в честь рождения Бертрана, собралось много людей. Сам граф почтил новорожденного, явившись с подарками. Не хватало одного человека – деда младенца, Рудольфа Штернблада, тогда еще не капитана лейб-стражи, а отшельника с острова Гаджамад, колыбели воинского искусства.