Книга Стражи цитадели - Кэрол Берг

Каждый день дарил радость от дружбы с нею, и я не осмеливался мечтать о большем. Мы все знали, что она была предназначена Эварду, и готовы были поклясться, что вынудить ее согласиться на этот брак — все равно, что заточить в клетке молнию. Мартин предупреждал меня, что у любви, которую я так упорно и безрезультатно пытался скрыть, нет будущего, ведь он знал мою тайну и опасность, с ней связанную. Я был чародеем, обреченным вечно бежать, скрываться и почти неизбежно сгореть на костре.

Как долго длилось мое первое путешествие в комнате Экзегета? Еще три раза я возвращался в круг свечей, слепо глотал густое питье, как тонущий глотает воздух; еще три раза я возвращался в Лейран, в счастливейшие дни моей жизни.

— Достаточно, мастер. Вы убьете его. — Протестующий голос перекрыл гудение пламени, когда я вернулся в пятый раз.

— Мы все погибнем, а то и хуже, если не успеем закончить вовремя. Впрочем, полагаю, вы правы. На первый раз слишком далеко заходить не стоит. Но потом все равно легче не станет.

Руки — две пары рук — помогли мне подняться и накинули на меня белую хламиду. Я все еще не мог видеть из-за слепящего сияния, стоящего перед глазами, но, пока эти двое наполовину вели, наполовину несли меня в мою комнату, чувства прояснились, и я снова начал воспринимать мир вокруг себя. Оглушительный грохот в ушах производила ветка, стучавшая в окно на ветру; кричащие, режущие глаза краски оказались всего лишь приглушенно-серым убранством помещений в жилище Экзегета; а жестокие когти, которые непременно должны были оставить на моей коже кровавые отметины, — двумя парами рук, бережно укладывающими меня в постель.

— А теперь спать, — раздался невыносимо скрежещущий голос, и адская какофония моих издерганных чувств утихла под мягким прикосновением руки.

Не прошло и двух часов, как они подняли меня, чтобы начать все сначала.

Режим, разработанный Дассином, не мог сравниться с тем, что делал Экзегет. Я не знал, день сейчас или ночь, какой час и даже время года. Ни утешений, ни споров, ни единого слова за все это время. Я ничего не ел, только хлебал какое-то отвратительное месиво, поддерживавшее во мне жизнь и окунавшее во тьму, когда они вытаскивали меня из кольца огня, ослепшего, оглохшего и оцепеневшего. Я жил только в прошлом Кейрона и, конечно, вскоре понял, что за ужас ждал меня за чертой неизвестного.

Смерть. О боги, мои дорогие друзья… Мартин, Танаджер, Юлия… Я позволил им погибнуть, отказавшись использовать свой дар, чтобы изменить пути судьбы. Я бросил жену и сына. Я отрекся от ответственности ради некоего идеала дар'нети и оставил Сейри встречать кошмар лицом к лицу. Опыт собственной смерти, вновь пережитые муки, отчаяние, десять лет существования в бестелесной тьме — все меркло в сравнении с тем, что я предал друзей, жену и ребенка. И Дассин вернул меня обратно, веря в то, что меня постигло некое божественное откровение, которое может спасти этот мир. Каким же трусом я был!

Свечи угасли; я погрузился во тьму и тишину. Стоило ли возрождение трех потерянных душ — тех трех несчастных зидов, которых я исцелил после поединка с братом Сейри у Ворот, — стоило ли оно всего предшествовавшего? Я не видел иного способа скрыться от всей этой боли и печали.

«О Сейри, прости меня. Теперь я понимаю твой гнев…»

— Вы не можете прятаться вечно, Д'Натель. Прошло уже три дня с тех пор, как мы закончили работу.

В комнате было темно, но тьма в душе была еще непрогляднее. Экзевет говорил тихо, словно не был уверен, все ли в порядке с моим слухом. Но я не собирался просыпаться ради него и зарылся обратно, в пустоту.

В следующий раз меня будил кто-то другой. Руки перевернули меня на спину и подложили подушку мне под голову.

— Государь мой принц, вы должны жить. Вы так нужны нам. Вот, выпейте это.

Он втиснул в мои трясущиеся руки чашку и помог поднять ее к губам. Бренди, с привкусом дерева и старины, самое мягкое из тех, что я пробовал, хотя я испугался, что оно прожжет мне дыру в желудке. Я поперхнулся, закашлялся и едва не задохнулся. Мой невидимый собеседник помог мне сесть. Кожа у меня была липкой от испарины.

— Святые звезды!

Казалось, со времени последнего вдоха прошло полмесяца.

— Хорошо, не правда ли? Лучший урожай в моей жизни.

— Барейль?

— Он самый, государь. Позвольте, я зажгу свет?

— Если это необходимо.

Мерцание свечи вернуло мне мир и то бремя, которое я успел забыть за время, проведенное в забытьи.

— О боги, Барейль… — Я нагнулся вперед, вцепившись пальцами в волосы, словно сильная боль могла заставить реальность снова исчезнуть.

— Знаю, мой государь. Вам тяжело. Жаль, что это нельзя было проделать медленнее, легче для вас.

— Ты был там? Те, другие руки — это твои?

— Да, мой государь. Мастер Дассин дал мастеру Экзегету указания, как пригласить меня и воспользоваться моей помощью. И когда я увидел, что он с вами делает — завершает работу мастера Дассина, — я был рад ему услужить. Надеюсь, это не противоречило вашим желаниям.

— Нет. — Я откинул всклокоченные влажные волосы со лба и ощупал многодневную щетину на подбородке. — Спасибо тебе.

— Вы должны поесть, даже если вам пока этого не хочется. Я принесу чего-нибудь. Все эти недели мне едва удавалось в вас хоть что-то впихнуть. И еще, государь, мастер Экзегет уже отчаялся поговорить с вами. Так что он попросил меня разбудить вас, а сам ждет снаружи.

— Экзегет…

Что мне о нем теперь думать?

— Поразительно, не правда ли? Я был в ужасе, увидев, что вы в его власти. Но, государь мой, должен вам сказать, что мастер Дассин никогда не действовал настолько осторожно. Я видел работу многих мастеров дар'нети, никто другой не смог бы провести вас через это так, как он.

— Дай мне час.

Барейль поклонился и вышел из комнаты. Скорчившись в углу тюфяка, я заставил себя обдумать сложившееся положение. По прошествии, я полагаю, ровно часа дверь отворилась, и мой давний враг опустился в кресло в углу комнаты. Он принялся изучать свои руки, поворачивая их так и эдак в тусклом свете, не проявляя ни малейшего раздражения задержкой. Он мог бы сидеть так всю ночь, не выдав нетерпения.

— Я не знаю, благодарить мне вас или нет, — сказал я, проиграв небольшую внутреннюю борьбу с жаждой понимания.

Его руки спокойно замерли на коленях, одна поверх другой.

— Я сделал то, что было необходимо. Я не ожидаю от вас благодарности. Тщательно все, обдумав, вы, вероятнее всего, добавите это к списку прочих преступлений на моем счету.

— Вы не упоминали, что будет дальше.

— Тогда это не имело смысла — возможно, не имеет и теперь. В зависимости от того, удалось ли вам понять суть происходящего, пока вы проживали свою жизнь заново или за эти несколько дней, лежа здесь в своей самодельной могиле.