Книга Сверхдержава - Андрей Плеханов

Уныние охватило зал. Чумники дружно повесили носы. Выглядели они так, словно уже прощались с жизнью.

— Не горюйте, ребятки! — жизнерадостно произнес Люк. — Посмотрите на Савелия. Он не делает- эту самую иммунозащиту в течение многих лет. И ничего, жив. Дело в том, что наука есть не только у государства. Наука есть и у нас, тех, кто выпал из-под его контроля. Больше того скажу вам — многие из тех, кто официально работает на Сверхдержаву и создает все те химические гадости, которыми она пичкает своих граждан, работают и на меня. У нас есть средство, чтобы разблокировать иммуноразрушитель. Чтобы сделать чумника независимым от крючка, на который его насадили. И сделать это не так уж и трудно.

Крюгер встал, медленно подошел к помосту, на котором стоял Бессонов — старый одноглазый пират с горькой усмешкой на устах. Крюгер держался рукой за горло. Он пытался преодолеть спазм, который мешал ему говорить. Мука была написана на его лице.

— Что ты сделаешь с нами? — просипел он. — Вылечишь нас, да? Снимешь нас с крючка, на который мы подвешены? Чтобы перевесить на свой крючок? Чтобы сделать нас своими слугами? Да, мы не были свободными. Но у нас была иллюзия. Иллюзия того, что мы, чумники, живем своей собственной жизнью. Что эта страна обязана нам своим спасением. Что мы занимаемся делом, которое нужно этой стране. Ты убил эту иллюзию. Что ты можешь дать нам взамен?

— Правда горька. — Бессонов доковылял до кресл и опустился в него. — Для многих лучше не знать правду, чем знать оную. Правда может раздавить человека. Она может убить его. Может… Но вас она не раздавит и не убьет. Вы — сильные люди.

— Мы уже не люди. Мы — тени собственных надежд. Мы верили в то, что сохраняем равновесие. Оказалось, что равновесие — это блеф. Но мы не можем жить просто так — влачить существование, зная, что судьба отвела нам роль отбросов. Роль отходов производства, никому не нужного мусора, обреченного догнивать на помойке, пусть даже комфортной. Как жить нам дальше с тем знанием, которое ты нам дал? Жить, зная, что жизнь наша бесцельна и ничего сделать с этим нельзя?

— Ваша жизнь может обрести новую цель.

— Какую?

— Вы можете стать моими людьми. Идти со мной. Помогать мне в моих действиях.

— Каковы твои действия? Чего ты хочешь добиться?

— Я хочу изменить эту страну. Вернуть людей в их естественное состояние.

— Это нельзя совершить. Это преступно… Даже если у вас есть какие-то способы для этого, люди уже не станут прежними. Страна будет ввергнута в хаос. Война, насилие… Ты хочешь погубить эту страну.

— Если бы я хотел погубить ее, я давно уже попытался бы это сделать. Но я не хочу ничего губить. Я не хочу разрушать. Я хочу лечить. И поэтому я не спешу. Я медленно, обстоятельно готовлюсь к операции. Эта операция должна быть точной, как надрез микроскальпеля на глазном яблоке. Операция почти подготовлена. Пациент уже лежит на столе, и хирурги взяли в руки стерилизованные инструменты. Операция будет проведена вне зависимости от того, что вы об этом думаете. Я только предлагаю вам присоединиться. Помочь нам.

— А если мы не согласимся?

— Тогда вам придется уйти отсюда. Я не смогу вас оставить в Лесной Дыре. Это будет слишком опасно для меня и моего дела.

— Что ты сделаешь с нами, если мы захотим уйти? Сотрешь нашу память? Вырежешь нам языки?

— Это еще зачем? — Бессонов изумленно поднял брови. — Ты что, полагаешь, что я садист? Я очень добрый и душевный человек, Крюгер. Запомни это.

— Но ведь мы можем проговориться! Или даже нарочно пойти и донести на тебя. Они узнают о твоем существовании и существовании твоих людей. Они найдут твою Лесную Дыру и уничтожат ее. Вместе с тобой.

— Никто не найдет Лесную Дыру, — уверенно сказал Бессонов. — Этого не смогли сделать в течение пяти лет, не смогут и теперь. У них нет пока такой техники, которая засекла бы это убежище сквозь отвлекающие барьеры, создаваемые нашими Приборами. А насчет нашего существования… Спецслужбы и так достаточно хорошо осведомлены о нем. Только они ничего не могут сделать. Пока не могут.

— Я не знаю, можно ли тебе верить. Нас уже столько раз обманывали…

— Я ему верю, — сказал Салем. — Я остаюсь.

— Я тоже, — быстро произнесла Диана.

— А ты? — Крюгер повернулся к Лизе.

— А меня что, кто-нибудь спрашивает? — Лиза оскалила белые зубки. — Я — так же, как Салем.

— Не прибедняйся. Ты всегда поступала так, как хотела.

— Хорошо. Я остаюсь. Сознательно.

— А ты, Николай?

— Слушай, Крюгер. — Николай медленно поднялся на ноги. — Может быть, ты самый умный в вашей компании. И самый недоверчивый. Это не раз спасало тебе жизнь. Только знаешь что… Никто не давит на тебя. Не спеши. Подумай. То, что мы узнали сегодня, нужно переварить. Просто переварить.

— И то верно, — заметил Люк. — Знаете что? Пожалуй, объявлю-ка я сегодняшнее собрание закрытым, пока дело не дошло до мордобоя. Отдыхайте, ребята. Набирайтесь сил. Ну и думайте, конечно. Подумать никогда не помешает.

Глава 4

ПЛЫВИТЕ, РЫБКИ…

Возможность поговорить с Бессоновым с глазу на глаз представилась Краеву только через три дня. Тогда, когда Люк пригласил его на рыбалку.

Николаю казалось, что Люк нарочно избегает их компании. Дает им возможность собраться с мыслями. Собраться с духом, чтобы принять решение. Салем и его команда всегда находились в некоторой оппозиции — и миру чумников, и миру «правильных». Но они никогда не стремились изменить эти миры, разрушить их, чтобы попытаться создать что-то новое. Они верили в равновесие, и их вполне устраивало то, что это равновесие существует. Теперь же им предлагали вступить в ряды тех, кто существовал в этой системе много лет, ничем не выдавая своего существования. Кто обладал истинным знанием и влиянием, поддерживая эту систему. И кто собирался уничтожить эту систему одним решительным и точным движением.

Чем занималась их компания в течение этих трех дней? В основном играла в волейбол. Они проводили целые дни в спортзале, перекидывая друг другу легкий упругий мяч. Наверное, это было естественной защитной реакцией. Они не говорили о том, что было в их жизни раньше, и о том, что ждало их в будущем. Они просто до самозабвения бегали, прыгали по площадке и отражали удары противников. Они разделились на две команды — в одной находились Салем, его сестрица и Краев, в другой, по ту сторону сетки, — Крюгер, Диана и Таня. Вначале команда Салема проигрывала безбожно. Из-за Краева, конечно. Он не играл в волейбол со студенческих лет, да и в юности не очень-то блистал мастерством в обращении с мячом. К тому же физическая его форма, несмотря на чудесное омоложение, ни в какое сравнение не могла идти с выносливостью и натренированностью остальных. И все-таки он прогрессировал. Когда в начале второго дня они выиграли в первый раз, Лиза с визгом бросилась ему на шею, а Салем кинул на него первый одобрительный взгляд. Какая-то ловкость, даже природная грация, никогда прежде не востребованная, проявлялась в Краеве, вырастала в нем и заставляла его удивляться самому себе. И когда ночью он, лежал и прижимал к себе Лизу, мирно посапывающую, утомленную любовными упражнениями, Краев спрашивал себя: что же с ним случилось? Он вслушивался в самого себя, заглядывал в глубь себя и находил там страх. Страх, что все это может кончиться и он снова превратится в прежнего себя. В человека с больным телом и больной душой. Пожилого и издерганного.