Книга Ночная смена. Лагерь живых - Николай Берг

Вовка еще успевает сказать мне, что над нами болтается самолетик-разведчик и что именно он навел пару вертолетов на чужую колонну, выехавшую с завода как раз во время штурма. Откуда взялись вертолеты, Вовка не знает, но наличие такой поддержки радует. Впрочем, сам он скептически относится к ней.

— Э, танки гонять они горазды. А когда на кого морф напрыгнет — толку-то от вертолетов. На крышах если кто и сидел — так танкисты посшибали.

Морф сидит довольный. На морде его это написано. Меня удивляет, что и его хозяин не имеет новых видимых повреждений. Парочка допрашивавших о чем-то толкует с сапером, Николаичем и мешковатым моряком. Впрочем, «старшой» скоро отделяется от остальных — ну да, он же весь разговор слышал уже.

Перед постановкой боевой задачи успеваю его спросить — как это так допрашивали, что никаких переломов и выбитых зубов? Николаич неподдельно удивляется.

— Это у журналюг в бреднях бьют-колотят при допросах. На деле такое неэффективно. А эти ребятки — не журноламеры, а профи. Они его на старый трюк взяли. Еще в Варшаве эсэсовцы отметили, что перед смертью люди любят сделать другим гадость. Как же так — моя семья погибнет! А соседи спрятались лучше — и спасутся? А вот не бывать этому! Вылезай, Василий Иванович, нас предали! Психология — это сила. А кости ломать — глупо и бесполезно. Для тупых работа, получается так.

— А Мутабор как к этому отнесся?

— Получается так, что с пониманием. Он ведь опасался, что его пристрелят. Что его хозяин нужнее для нас, чем он. А сейчас, когда виви… ну, короче, этот выкидыш все изложил — получается, что опасения беспочвенны.

— А если наврал? И небеспочвенны?

— Знаете, доктор, мне вот кажется, что при штурме амбуланса эта хрень для стуканья током может поломаться. Вещь нежная, хрупкая… Так что проверить данные время хватит. Ну а насчет почвы… вы мое мнение знаете. Если б не вместе идти — не знаю, срослось бы. Да, кстати, а у вас случаем нет этого, как его, женевского, что ли, симптома?

— Стокгольмского синдрома?

— А, одна геометрия. Вы поняли.

— Ну, чего нет, того нет. Мне, знаете, чужда ситуационная каузальная атрибуция. Но мне его жаль — по причине того, что он лекарь, что отказался помогать этой гниде, что подозреваю по поводу пришитых ручек — от его родни эти ручонки… Пожалуй, и то, что этот садист — действительно недоучка и помирать от такого особенно обидно. Да, собственно, захватил-то меня садист, а освободил как раз морф.

— Ну смотрите. Не знаю, как с атрибуцией, но лекарь — помер. Может, вы и правы, и с морфом можно, как с няней, детей оставлять. А может, и нельзя. Вот я думаю, что нельзя. И буду так думать, пока не возникнет веских доказательств обратного. Ладно, идите каску ему поменяйте. Скажите, что силуэт одинаковый должен быть у всех. А то не ровен час за чужака примет кто.

— Последний вопрос разрешите?

— Валяйте.

— Валяю. Что насчет вивисектора решили?

— Получается так, что в расход. Решили отработать производство разумного морфа.

— А в Кронштадт для допроса забирать не будут?

— Зачем? Языки бывают короткие, одноразовые. Бывают длинные. Как вы любите аллегории приводить — вот фельдмаршала Паулюса взяли — так его рассказов на десять лет хватило. И все польза. А вместе с ним взяли кучу румын. И всей информации с этой кучи — на пять минут разговора. Так что с вашего героя Шахерезады не вышло. Самомнение колоссальное, а на деле даже не начмед — так, полулекарь-полупалач на побегушках. Знает мало, все уже рассказал по два раза. Не сатана, а — мелкий бес. Рассчитывал подняться как повелитель морфов. Ну и поднялся. Что вас так его судьба волнует?

— Боялся, что кому-то в голову придет отвезти его в город и там судить и потом, скажем, показательно повесить…

— Получается, что не хотите правосудия и справедливой казни?

— Знаете, правосудие хорошо до определенной черты. Мне кажется, есть ряд случаев настолько вопиющих, что в УК такого не может быть предусмотрено. И даже вешать в таких случаях — несправедливо. Слишком легкое наказание.

— Получается так. Вот вам и флаг в руки, и барабан на шею. Дерзайте. А мы глаза прикроем. Только вот беда — легко увлечься в этом деле и встать на одну полку с казнимым негодяем. И переплюнуть его в негодяйстве и бесчеловечности. Учтите, доктор Линч.

— Учту.

Мы начинаем выдвигаться через полчаса после того, как на другом конце завода снова защелкали выстрелы. Нашу команду выпихнули в авангард. Николаич это съел без всякого удовольствия. Правда, нас усилили — саперами и несколькими водолазами. Я здорово обрадовался, узнав среди них своего приятеля — грека Филиппа, рыжеватого, с такими простодушно-наивными глазенками на продувной роже с перебитым носом, что любому понятно — тот еще жучара этот парень. Как он ухитрился водолазить, несмотря на битый нос — а я так помню, вроде это для их братии абсолютное противопоказание к профессии — одному Богу ведомо. Хотя, как любил говорить сам Филя: «Хохла обманет цыган, цыгана обманет еврей, еврея обманет армянин, армянина обманет грек. Грека же обманет только черт, да и то если ему Бог поможет».

Рыжий тоже обрадовался. Кончится операция — надо будет пообщаться. Пока тихонько подбираемся к той самой дыре в заборе. Мутабор четко ведет, идет вторым — рядом с ним Серега с пулеметом. Ну а мы — следом. Гений что-то скис — его поручили заботам пары самых нерасторопных водолазеров. Идут в хвосте. А я опять замыкаю.

По приказу — полное радиомолчание. За весь день вроде никаких переговоров у противника не услышано, но тут перестраховка, пока в драку не влезем, разумна.

До забора добираемся без особых хлопот. Единственно попадается пара зомби — девчонка лет семи, залитая кровью с головы до ног, да паренек-солдат, тоже как покрашенный. Только лицо чистое, а ниже — как из ведра окатили. Обоих щелкает из бесшумки сапер.

Мутабор исчезает в проломе, мы распространяемся справа и слева от развороченного джипа. Мне на него страшно смотреть — непонятно, как мы уцелели, он весь в дырах.

Николаич, не удержавшись, забирает с мертвого солдата рожки, густо заляпанные кровью. Потом тихо, явно по следам, проходит по местности, поднимает «калаш». Пристраивается рядом со мной — показывает автомат.

Ну, ничего особенного — АКМ как АКМ. Только ручка разве что как-то не на месте. Николаич довольно ловко разбирает агрегат, распихивая детали в разгрузку и по карманам. Ну да, заело автомат — гильза осталась в патроннике.

Мутабор еще не вернулся. Николаич аккуратно вышибает гильзу, показывает мне:

— В крови патрон был. А кровь прикипает намертво, запомните. Хуже любой грязи оружие клинит.

— «Старшой», нам что, автоматов мало?

На мой шепот Николаич так же шепотом отвечает:

— Запас карман не трет и денег не просит. Тут вы говорили, еще одна «Канарейка» должна валяться. Где?