Книга Лермонтов - Елена Хаецкая

К 1832 году относится запись сюжета Лермонтовым не осуществленного: «Демон. Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии). Еврейка; отец слепой; он в первый раз видит ее спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела; и проч. как прежде. Евреи возвращаются на родину — ее могила остается на чужбине».

В 1834 году были сделаны сокращения в тексте пятой редакции (1833–1834).

Принципиально новым этапом в работе над поэмой стали редакции, созданные после возвращения с Кавказа. Постепенно усиливается объективная манера повествования (изначально центральный образ, Демон, соотносился с лирическим героем: «Как демон мой, я зла избранник»). «Демон» превращается в «восточную повесть». В сюжете также происходят существенные изменения.

В период между ранними и поздними редакциями Лермонтов создал «Маскарад», где демонический герой также пытался вырваться из мира зла через любовь. Убийство Нины было одновременно проявлением злой воли Арбенина и результатом обстоятельств, отражающих несправедливый миропорядок в целом. В этом смысле следует понимать слова Арбенина «не я ее убийца». Смерть Тамары в поздних редакциях происходит также «не по вине» главного героя, но в результате действия неумолимого закона мироздания: соприкосновение с Демоном губительно.

Действие поэмы переносится из условной «Испании» на вполне конкретный Кавказ в шестой редакции, написанной Лермонтовым вскоре после возвращения из первой ссылки. Этот первоначальный вариант шестой редакции — единственный из поздних редакций «Демона» сохранившийся в авторизованной копии с датой 8 сентября 1838 года. Рукопись эта была подарена В. А. Лопухиной и сопровождена посвящением («Я кончил — ив груди невольное сомненье»). Здесь же появились знаменитые стихи «На воздушном океане».

Именно эта, шестая редакция получила известность во множестве списков. Собираясь публиковать поэму, Лермонтов продолжал совершенствовать текст. Появился новый финал, в котором ангел спасает душу Тамары. Двойное поражение Демона усиливало пафос отчаяния. Так возникла седьмая редакция (4 декабря 1838 года).

В начале 1839 года поэма привлекла внимание высших кругов общества, близких к императорскому двору. Ею заинтересовалась сама императрица. Ко двору был представлен исправленный и каллиграфический переписанный текст, в который поэт внес новые поправки и исключил диалог о Боге («Зачем мне знать твои печали?»)

8–9 февраля 1839 года этот текст был прочитан императрице и возвращен автору. Восьмая редакция поэмы, после которой текст уже не переделывался, и легла в основу издания (1856).

Переработка поэмы в 1838–1839 годах представляет собой сложный творческий процесс; его нельзя свести к приспособлению текста к требованиям цензуры. Лермонтов изменял и обогащал характеристики и описания; возникли новые монологи Демона — шедевры русской словесности.

29 октября Лермонтов читает «Демона» — шестую редакцию — в узком кругу друзей у Карамзиных. Об этом чтении Софья Николаевна также рассказывала сестре: «В субботу мы имели большое удовольствие послушать Лермонтова (который обедал у нас), прочитавшего свою поэму «Демон», — избитое заглавие, скажешь ты, но, однако, сюжет новый, полный свежести и прекрасной поэзии. Это блестящая звезда, которая восходит на нашем литературном горизонте, таком тусклом в данный момент».

Чтение «Демона» становится событием и входит в моду; поэму переписывают. Больше всего переписывают шестую редакцию. Не обходилось без курьезов. Как мы помним, творения Лермонтова обычно считались такого рода, что годились лишь для «холостецких альбомов». И нередко случалось, что мужья и братья, увидев у своих дам рукописный экземпляр «Демона», отбирали у них листы, ведь, по их мнению, Лермонтов годился только для мужчин, причем в откровенной компании. Эта репутация переламывалась с большим трудом.

Между тем «Демон» становился все популярнее. Поэму стали читать в салонах великосветских дам и кабинетах сановных меценатов. Вот уже красавица княгиня М. А. Щербатова после чтения поэмы у нее в доме объявила поэту:

— Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака.

А другая светская красавица, М. И. Соломирская, танцуя с Лермонтовым на одном из балов, высказалась так:

— Знаете, Лермонтов, я вашим Демоном увлекаюсь… Его клятвы обаятельны до восторга… Мне кажется, я могла бы полюбить такое могучее, властное и гордое существо, веря от души, что в любви, как в злобе, он был бы действительно неизменен и велик.

Неизвестно, как реагировал Лермонтов на подобные отзывы. С одной стороны, разве не прелестно — иметь успех у таких блестящих дам благодаря поэзии? С другой — какое очаровательное непонимание поэмы!

Может быть, однако, лучше уж такое непонимание, очаровательное, чем другое, куда менее очаровательное и куда более недоброе… Раньше Лермонтов был просто «похабник» и «пошляк», теперь он окончательно сделался еще и «богоборцем». Советская критика это обстоятельство весьма приветствовала, «царская» — и постсоветская — очень и очень осуждала.

П. К. Мартьянов передает такие отзывы: «При дворе «Демон» не сыскал особой благосклонности. По словам А. И. Философова, высокие особы, которые удостоили поэму прочтения, отозвались так: «Поэма — слов нет, хороша, но сюжет ее не особенно приятен. Отчего Лермонтов не пишет в стиле «Бородина» или «Песни про царя Ивана Васильевича»?»

Начальству, как всегда, видней, про что и как должен писать поэт.

Да и не только начальству, заметим в скобках. Памятно, как декабристы (тогда еще — будущие декабристы) расценили «Руслана и Людмилу»: молодец, Пушкин, хорошо умеешь писать, да только не про то — что это за сказочки, красотки, богатыри, колдуны; а напиши что-нибудь свободолюбивое про новгородскую вольность. У каждого, стало быть, есть собственное мнение, что должен делать гений со своим талантом.

Великий князь Михаил Павлович, «отличавшийся, как известно, остроумием», претендуя на некую афористичность, выдал такое суждение:

— Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли — духа зла или же дух зла — Лермонтова…

Сам Лермонтов не желал обсуждать подобные вопросы и вовсю интриговал вопрошающих. Неизвестно, что отвечал он дамам, желавшим «опуститься на дно морское и полететь за облака»; а князя В. Ф. Одоевского гусар решился немного постращать.

— Скажите, Михаил Юрьевич, — спросил Одоевский, — с кого вы списали вашего Демона?

— С самого себя князь! Неужели вы не узнали?

Князь, очевидно, не представлявший себе литературного персонажа без конкретного прототипа, послушно испугался и даже как будто не поверил:

— Но вы не похожи на такого страшного протестанта и мрачного соблазнителя.

Лермонтов, по обыкновению, расхохотался:

— Поверьте, князь, я еще хуже моего Демона.