Книга Меморандум киллеров - Фридрих Незнанский

— Очень советую, «кабальеро» называется, я тут всегда эту закусь употребляю. Попробуй.

Лыков поднял рюмку, сделал движение, будто он чокается с Турецким, и выпил. А потом подцепил вилкой шипящее в сковороде ребрышко и стал его обкусывать.

— Действительно вкусно. Ну так что? Не томи, Александр Борисович, — усмехнулся он.

— А-а-а! — как бы с угрозой протянул Турецкий и стал вытирать пальцы салфеткой. — Ты чего творишь, друг любезный? — спросил непонятным тоном — вроде и не сердитым, но явно недовольным. — Тянуть я не собираюсь и расскажу все как есть. В общем, сижу я нынче, просматриваю всякие бумаги, которые потом моему генеральному на стол лягут. Все-то ему читать не нужно, есть мелкие вопросы, жалобы всякие. Короче. Читаю. Гражданка Юркина… Тебе известна такая?

— Ну? — осторожно ответил Лыков, чувствуя неприятный холодок, тронувший спину.

— У нас во дворе на это отвечали знаешь как? Гну! — прямо-таки рассердился Турецкий, но оглянулся и сдержал себя. — Еще короче. — Он махнул рукой. — Пишет эта дама, что некто полковник Лыков из МУРа ее обобрал в буквальном смысле. И просит принять соответствующие меры. Ну там всякие слова, фигня разная, — Турецкий поморщился. — И в конце добавка. А еще, пишет, он со своими сотрудниками устроил надо мной групповое насилие, после которого я в больницу попала, и есть врачебное заключение. А проделано это было для того, объясняет она, чтобы в дальнейшем сделать ее послушной. И так далее. Если желаешь, я тебе могу копию подарить. Почитай. Может, польза какая будет…

— Александр Борисович… — изображая полную растерянность, пробормотал Лыков.

— Ну чего — Александр Борисович? — как нашкодившему ученику, ответил Турецкий. — В сейфе у меня эта писуля, твою мать. Вадим, ты вообще-то каким местом обычно думаешь? Я отчасти уже слышал об этой истории с Юркиным, и так далее. Мне наплевать, какие там проблемы и у кого. Но ты-то! Ребята, вы что, совсем уже работать разучились? Кто ж себе подобные вещи позволяет?! Да увезите вы ее подальше, если вам не терпится, и трахайте себе на здоровье, пока не остынете! Но нельзя же допускать, блин, чтобы такие «телеги» в Генеральную катились! А не можете пасть заткнуть, так и не беритесь… тоже мне еще… блядуны, мать вашу…

Лыков тяжко и повинно вздыхал. Наконец не выдержал справедливых упреков.

— Александр Борисович, ну было, чего греха таить… Но не так чтоб… А! — он продемонстрировал искреннее огорчение.

А в голове тем временем прокручивалась главная в данный момент мысль: что там, в письме, могло быть еще? О чем мог не сказать Турецкий? И почему он вообще об этом сказал? Если это его способ отблагодарить за тот конвертик, который был ему положен в карман, — одно дело. А если здесь не так все чисто? Письмо-то где? Взглянуть бы своими глазами. И каким это образом Анну надоумили писать жалобу в Генеральную прокуратуру? Кто вдохновил?

— Наверняка задрали девке подол, — словно отмахнулся Турецкий, — ни у меня, ни у Славки и сомнений не было…

— А он чего, тоже знает? — насторожился Лыков.

— А ты думал? — Турецкий даже и не взглянул на него. — Я ему сразу позвонил и зачитал особо пикантные эпизоды… — Турецкий вдруг хмыкнул и рассмеялся, вызвав недоумение у Вадима. — А он мне, ха-ха!.. Ну что, говорит, с ними делать? Детский сад, блин! На минуту без присмотра оставить нельзя! Ох, хорошо посмеялись… Он и сказал, вызови его, сунь письмецо в нос, и пусть Вадька сожрет его на твоих же глазах. А я говорю: «Здрасте, на письме уже номер регистрации». Тогда, говорит, пусть копию жрет! Ну что, — сверкая от смеха глазами, спросил Турецкий, — будешь?

— Буду…

Ну, точно, двоечник с известной старой картины «Опять двойка». А со Славкой-то, между прочим, о другом говорили. Грязнову вдруг показалось, что внезапное исчезновение Волошина, да и вся эта игра с его запиской может насторожить Лыкова, а сейчас совсем не время. Вот он и предложил подбросить ему что-нибудь такое, что его сразу успокоило бы, ну, в том смысла, что кругом — свои, не продадут. Вот и придумал Турецкий этот вариант с письмом Анны. А в конце концов, тут основное — грамотно сыграть! Чем он теперь, собственно, и занимался, наблюдая за реакцией Вадима.

— На, — сказал Турецкий, протягивая ему несколько листов бумаги, густо исписанных крупным почерком с сильным наклоном влево. — А я посмотрю, как ты станешь хавать эту гнусь. Только предварительно выпей еще коньячку, — он наполнил рюмку Лыкова, — а то подавишься. Ну, народ… ну, народ…

Вадим бегом, почти по диагонали прочитал, вздохнул и вопросительно посмотрел на Турецкого.

— Сунь в карман, можешь подтереться. Снова я вас, ребята, вытаскиваю… Ну хоть совесть-то надо иметь?

— Александр Борисович, вы передайте мою благодарность Вячеславу Ивановичу. Я все понимаю…

Он уже прикинул, сколько денег в кармане. Из тех пятидесяти тысяч, что Сережка с Николаем на той неделе привезли от Тофика, десять тысяч ушли уже Паше Вострецову в УФСБ, чтоб охотнее отслеживал всякие там телодвижения, а еще пять передал Валере Коныгину. Ну, за вычетом того-сего должно было остаться порядка тридцати с мелочью. Значит, прямо сейчас реально обоим генералам выдать по десять кусков. Нет, каждому, конечно, отдельно. Турецкому можно прямо здесь, жаль, конвертика нет. А что, выйти в туалет и завернуть в салфетку. А попозже подъехать и к Грязнову. Так и надо поступить.

— Александр Борисович, — сказал решительно, — вы тут, вижу, свой человек, закажите, пожалуйста, чего-нибудь самого вкусного, а я на минутку в туалет, если позволите.

— А, брат, все с тобой ясно! Ослабел пузырь-то? Хе-хе! Ну беги, вон за ту занавеску и направо. Вот и письмо как раз пригодится. А оригинал, Вадик, ты от меня получишь только тогда, когда сам же и закроешь это дело, понял? — Последние слова Турецкий произнес без тени улыбки и даже холодно. И подумал: «Хрен ты его закроешь, раньше тебя самого закроют…» — Да, кстати, если у тебя трудности там с конвертами, то я тебе скажу по-товарищески: могу и без конверта.

— В самом деле, чего тогда зря бегать, — прекрасно понял его Вадим, садясь на место.

Он вытащил из стаканчика салфетку, развернул, затем, не таясь, достал из внутреннего кармана пачку долларовых купюр, перетянутую бумажной лентой, положил на стол и, прикрыв салфеткой, подвинул по столу к Турецкому. Александр Борисович небрежным, артистическим движением накрыл салфетку ладонью, другой рукой потянулся за рюмкой, а деньги между тем уже исчезли в его кармане. Вот как надо работать!

— Ну давай выпьем, — он поднял свою рюмку и чокнулся с Лыковым.

Выпили и принялись за остывающие ребрышки.

— Вячеслав Иванович вечерком в конторе будет, не в курсе? — спросил Вадим.

— В курсе, — кивнул Турецкий, — обязательно будет… Еще два слова, Вадим, — сказал он, словно о чем-то постороннем и незначительном. — Если у тебя есть определенные трудности — а они, носом чую, есть, — я тебе, кажется, не сегодня-завтра дам совет. Надо будет проверить, но, думается, я догадываюсь, где эта твоя Венера — или как ее? Афродита? — может прятаться. Проверю и скажу. Имею я одно подозрение.